Пока не пробил час
Шрифт:
– Что там такое? – У Макарова был голос человека, которого по пустякам отвлекают от важных дел. Но он тут же смягчил его: – Входите, господин Корбут. Что случилось?
В руках телеграфист держал запечатанный бланк телеграммы. Он протянул его Макарову:
– Вот. Срочная телеграмма для вашей жены. Я сам решил отнести, хотя еще рано – половина седьмого. Но ведь срочно!
– Мне решили принести? – не понял исправник.
– Нет, я понес ее вам домой, Вере Алексеевне. – Телеграфист был явно взволнован, но старался сдерживаться. – Но у вас открыта калитка, открыты входные двери, а Вера Алексеевна не отзывается!
Пристав вскочил, опираясь руками
– Спокойно!
Нарисованная телеграфистом картина так явно напоминала ту, которую они увидели, войдя недавно во двор Любови Савичевой. Но объяснение должно было быть какое угодно другое, ведь убийца сидел в тюрьме.
– Вы звонили? – спросил Анатолий Викторович телеграфиста.
– Звонил неоднократно! А потом вошел в дом и несколько раз громко позвал…
– Дайте телеграмму!
Макаров распечатал бланк, прочитал, отдал лист приставу:
– Это Верочкины тетя и дядя из Киева, зовут на свою золотую свадьбу.
– Но она заявлена как срочная, – оправдываясь, сказал телеграфист. – Вот я и подумал…
– Хорошо, хорошо, – оборвал его Макаров. – Поедемте к нам, посмотрим, в чем дело.
Уже в коляске он сказал приставу и телеграфисту:
– Жена последнее время стала принимать снотворное, могла крепко спать и просто ничего не слышать. А незапертая дверь… Может, вышла куда-то во двор? Хотя обычно так рано она не выходит… Ничего, сейчас все выяснится! Наверняка пустяки какие-то.
Когда он взбежал на крыльцо, распахнул входные двери и крикнул:
– Вера! Вера, ты где? – его спутники невольно остановились. Но Макаров оглянулся, позвал: – Пойдемте наверх, посмотрим.
Отворенная дверь его явно встревожила больше, чем он сам ожидал. Все трое поднялись на второй этаж, подошли вслед за хозяином к двери одной из комнат.
– Вера! – Он постучал, но почти тут же толкнул дверь и вошел. И вскрикнул глухо. Телеграфист со стоном тут же выскочил в коридор и помчался по лестнице вниз. А пристав остался. Преодолевая себя, сделал несколько шагов к стоящему на коленях исправнику. Женщина лежала на полу. Она была в шелковом пеньюаре, а шею ее перетягивал поясок. Искаженное гримасой лицо посинело… Все так ужасно напоминало другую, недавнюю сцену убийства! Только пеньюар был голубой, а волосы женщины – русые. Макаров повернулся, поднял лицо к приставу. Взгляд его был совершенно потерянным, губы дрожали. Таким исправника никто никогда еще не видел. Но вот он снова повернулся к жене, протянул руки, словно хотел развязать на ее шее удавку.
– Стойте, Анатолий Викторович! – мягко, но решительно пресек его движение пристав. – Вере Алексеевне уже не помочь. А трогать ничего нельзя.
Макаров сильно вздрогнул, словно по нему прошел электрический ток. Потом поднялся на ноги.
– Вы правы, – сказал глухо. – Пошлите господина Корбута в морг за врачом, а кучера – в участок за городовыми…
Через три часа к следствию присоединились приехавшие из Харькова два офицера полиции. К этому времени тело убитой уже пребывало в морге, а врач-патологоанатом пришел в полицейское управление на совещание. И сразу же уверенно объявил:
– Госпожу Макарову убил тот же человек, что и Любовь Савичеву. Сомнений быть не может! Вера Алексеевна удушена, как и ее подруга…
– Но, – перебил пристав, – об этом писали в газетах! Кто-то мог просто прочитать и повторить. Может быть, даже для того, чтобы выгородить уже арестованного и осужденного убийцу!
– Исключено! – Врач обвел взглядом присутствующих, остановился
– Но ведь и о том, что узел необычный, тоже писали газеты! – упорствовал пристав. Макаров молчал. Он смотрел на врача, словно ожидая продолжения. И тот кивнул:
– Да, писали, причем именно это слово: «необычный». И все. А вот я, кто развязывал узел на шее Савичевой собственными пальцами, вновь бы его завязать не смог! Он очень непростой, замысловатый. Чтоб затянуть его, тем более быстро, нужен долгий навык.
– Значит… Верин поясок… затянут таким же узлом?
Голос у Макарова звучал сдавленно, словно он говорил, сжав зубы. Да так, собственно, и было. Хотя по сравнению с первыми минутами у тела жены он уже пришел в себя, держался с видимым спокойствием. И когда один из приехавших харьковчан хотел отпустить его, взяв расследование на себя, сурово отказался.
– Я начальник полиции этого города… Произошло убийство… Да, меня лично оно касается, но не снимает служебной ответственности.
Все понимали, что исправник и сам не хочет снимать с себя эту ответственность – наоборот! Услышав ответ врача, он кивнул:
– Уже там, у Веры в спальне, когда я только увидел ее, понял – ошибся, не того арестовал! Вот сам и расплачиваюсь за свою ошибку… А может… – Он обвел всех взглядом, заблестевшим от неожиданно нахлынувшей догадки. – Может, не случайно убита именно моя жена? Словно убийца хотел посмеяться надо мной, выставить дураком?!
Он застонал, сжав виски кулаками, и доктор поторопился подойти и сесть рядом с ним.
После недолгой паузы негромко заговорил адвокат – тот самый, что защищал вчера на суде Кокуль-Яснобранского.
– Господин Макаров, я очень сочувствую вам… Но коль вы сами сказали, что ведете расследование… Как же быть с моим подзащитным? Ведь по всему получается, что он невиновен!
– Получается! – глухо согласился Макаров.
– Решение суда еще не утверждено в последней инстанции, а значит – еще не вступило в силу! – Адвокат оживился, вскочил. – Его надо выпускать, причем сейчас же! – И, не удержавшись, усмехнулся: – Такого стопроцентного алиби, как у него, и придумать трудно! Сидеть в тюрьме во время убийства!.. Простите!
Исправник поднял на него усталый взгляд:
– Что ж, вы правы. Я с коллегами из губернского управления сейчас напишу распоряжение, пойдете вместе с приставом за подписью к прокурору, а потом – в тюрьму… Извинитесь за меня перед Кокуль-Яснобранским.
… Небывалое дело – в нужный час, в семь часов утра, не пришла смена караула! Мало того – к девяти не принесли из ресторана завтрак арестанту! И если поначалу Зыкин недоумевал, то теперь был просто в тревоге. Ясное дело, что-то произошло, причем что-то совершенно необычное. На это указывала не только забывчивость начальства, но и странная суета во дворе полицейского управления. Зыкин несколько раз чуть-чуть приоткрывал двери и выглядывал, но почти сразу торопился захлопнуть их и закрыть на ключ. От греха подальше! Напуганный ночным происшествием, он теперь всего боялся. А вдруг то, что происходит сейчас, – продолжение его ночной промашки? Но нет, как это может быть? Это уже он сам себя пугает, фантазирует! Его неожиданная сонливость никому не принесла вреда, ничего не изменила, и главное – никто, кроме него, про это не знает. И, слава богу, никогда не узнает.