Пока нормально
Шрифт:
– Какой ты худенький, – сказала она.
– По-моему, тут всё, – сказал я.
– Присядь-ка и налей себе стаканчик молока, – сказала она. А потом открыла коробку пончиков с корицей, которую я ей привез.
Вы не представляете себе, как я люблю пончики с корицей.
Я выпил стакан молока и съел два пончика. Не знаю, у кого из нас был более довольный вид – у меня или у Ивлин Мейсон.
– В следующий раз закажу шоколадные, – пообещала она. Я не стал возражать.
Во время второго рейса я слегка запутался, и мне пришлось спросить у почтальона, где живет мистер
– Тебе надо на Вашингтон-стрит, – объяснил почтальон. – Она идет параллельно, но за два квартала от этой.
Когда я добрался до места, мистер Лефлер сидел на крыльце с лампочкой в руке. Он увидел, как я выхожу из-за угла, и встал.
– Наконец-то ты здесь, – сказал он.
– Я вроде не опоздал, – сказал я.
– Нет-нет. Просто мне нужен кто-нибудь, чтобы поменять лампочку над задней дверью. А то меня немножко шатает на стремянке, понимаешь.
Я поменял лампочку, пока он держал стремянку. Потом я слез и посмотрел на него.
Его и без стремянки немножко шатало.
– Еще что-нибудь? – спросил я.
Мы с ним обошли весь дом и поменяли шесть лампочек. Должно быть, до этого он много времени проводил в темноте.
– Замечательно, – сказал он. Видно было, что он на седьмом небе от счастья.
Потом он дал мне доллар бумажкой.
– Это за дополнительные услуги, – сказал он.
В последнем рейсе по городу я сначала пошел к Догерти – к той семье, чье мороженое растаяло в прошлую субботу.
Миссис Догерти встретила меня у заднего входа и первым делом стала проверять мороженое. Пятеро детей следили за ней сквозь сетчатую дверь.
– Мороженое опять растаяло? – спросила у матери самая младшая.
– Нет, Фронси. Сегодня нет.
– Это хорошо, – сказала мне Фронси. – Потому что Бен, Джоэл и Дэви мне говорили, что если оно опять растает, то им придется тебя убить.
Я посмотрел на троих мальчишек.
Они улыбнулись мне.
– Понарошку, – сказали они.
– Не знаю, не знаю, – сказала миссис Догерти.
А когда я доставил все городские заказы, мне пришлось отправиться к миссис Уиндермир. Заказ у нее был примерно такой же, как на прошлой неделе, – только чуть-чуть больше, на двадцать три доллара шестьдесят пять центов.
– Не забудь взять деньги, – сказал мистер Спайсер, и я обещал, что не забуду.
– Главное, спиной к ней не поворачивайся, – добавила Лил.
– Лилиан! – прикрикнул на нее мистер Спайсер.
– Я тебя предупредила, – сказала она.
День был достаточно жаркий, чтобы вспотеть как следует. Но небо было голубое-голубое, и когда дома кончились и дорога вышла в открытое поле, где только цикады трещали в тишине, Мэрисвилл показался мне не таким уж плохим.
Конечно, будь у меня бутылочка по-настоящему холодной кока-колы, он показался бы еще лучше.
Или если бы мы с Джо Пепитоном шли бок о бок и рассказывали друг другу всякие истории, а потом остановились бы в поле с цикадами, чтобы покидать мяч. Вот это было бы совсем хорошо. Прямо здорово.
Я шел, глядя в поле и представляя себе, как мы с Джо Пепитоном перекидываемся мячом, и тут случилась странная вещь. Может быть, тот самый бог вдохновения пролетел мимо и задел меня своим крылом. Не знаю. Но вдруг там, в поле, очутился вовсе не Джо Пепитон. Там очутился Лукас – хотя этого, просто чтобы вы знали, никогда не было и быть не могло. Но я прямо-таки видел нас – Лукаса, вернувшегося из Вьетнама, и себя самого, как мы перекидываемся мячом в голубой летний денек. Вот так. Кидаем его туда-сюда, а вокруг трещат цикады, гудят пчелы, и где-то высоко поет жаворонок, и пахнет нашими кожаными перчатками, и мяч шлепается в них со звоном. И Лукас смеется на солнце.
Это было все равно что увидеть привидение.
Добравшись до миссис Уиндермир, я услышал, как она стучит и звякает, поэтому обогнул дом, нашел Хитро Спрятанный Ключ, внес на кухню все ее продукты и разложил их по местам, начав с мороженого. Потом я открыл внутреннюю дверь и отправился за двадцатью тремя долларами и шестьюдесятью пятью центами. Я шел на стук и звяканье, пока не увидел ее сквозь стеклянную дверь: она лихорадочно печатала, одетая в другое оперное платье. В волосах у нее по-прежнему торчали карандаши. Руки метались, как переполошенные птицы.
Но прежде, чем постучать туда, я заглянул в голубую комнату.
Не знаю, сколько я простоял там, глядя на картину. Я даже не услышал, как замолчала машинка и как в комнату вошла миссис Уиндермир.
– Разве они не прекрасны? – спросила она.
Я кивнул.
– Какое мороженое я заказала на этой неделе?
– Мятное. А что это за птицы?
– Одюбон назвал их Краснозобыми Ныряльщиками. Это разновидность гагар. По-моему, чудесная семейка. Мятное, говоришь?
– Да уж, семейка, – сказал я. – На мать никто и внимания не обращает. Кто будет ее винить, если она улетит? Посмотрите на них.
Прошла, наверное, целая минута, а потом миссис Уиндермир сказала голосом, мягким, как голубое летнее небо:
– Тощий Посыльный, ты ничего не понял. Смотри, как она стоит рядом со своим малышом. Она оглянулась назад, чтобы первой увидеть тот новый впечатляющий сюрприз, который готовит ему жизнь.
И, честное слово, она была права.
После того как я привез обратно тележку, положил в карман причитающиеся мне десять долларов плюс доллар мистера Лефлера плюс доллар тридцать пять центов чаевых от миссис Уиндермир, выпил с Лил по-настоящему холодной кока-колы, и ничего не сказал ей про миссис Уиндермир, как она ни выпытывала, и позволил себе отрыжку только на улице – я отправился в библиотеку. Когда я вошел, миссис Мерриам подняла на меня глаза.
– А, это ты, – сказала она голосом, которым обращаются к Тому, Что Прилипло к Вашему Ботинку.
Я поднялся на второй этаж. Свет там горел, а около стеклянной витрины стоял мистер Пауэлл. Когда я подошел, он взглянул на меня. Три чистых листа бумаги никуда не пропали, и даже прибавился один карандаш. Светло-голубой.
Я отодвинул бумагу и посмотрел на Полярную Крачку. На ее острые крылья. И шею. И клюв. Как все это падает в холодное-прехолодное море.
И на испуганный глаз.