Пока страсть спит
Шрифт:
— Я тебе верю.
Он, не удержавшись, рассмеялся над ее девичьей доверчивостью, а она быстро добавила:
— Я тебе верю, и ты знаешь, чего мне не хватает.
— Конечно, дорогая, я все понимаю. Взяв руку Элизабет, он поднес ее к губам и нежно поцеловал запястье:
— Верь мне, моя любовь. Все будет как нельзя лучше. Только верь мне!
Глава 3
Несмотря на важный разговор, который состоялся между нею и Натаном, путешествие через темно-голубую Атлантику и до реке до Нового Орлеана показалось Элизабет довольно странным. Точно так же, как и в отеле, Натан заказал для себя отдельную каюту. И на борту, шикарного судна «Прекрасная Мария» Элизабет проводила
Это была та тема, на которую она просто не могла говорить с Натаном. Но у нее на губах целый день вертелся один и тот же вопрос: «Почему? Почему он избегает моей постели?»
Ее познания в сфере брачных отношений были весьма скромными. Но она не могла не понимать, что в ее супружестве что-то ненормально. Натан был добр к ней, он проявлял внимание к ее малейшим желаниям и старался не дать ей скучать в долгом путешествии. Но поскольку та близость, о которой она мечтала, не наступала, она чувствовала себя обойденной и морально и физически. И хотя Натан изображал большую любовь к ней, это было какой-то имитацией чувств. Она по-прежнему знала мужа так же мало, как и в тот день, когда он сделал ей предложение. Он был вежлив, добр, заботлив, но он не был ее любовником!
Элизабет была очень нежной и застенчивой по натуре и во всем винила только себя. Ей даже в голову не могло прийти, что подлинные причины странного поведения Натана кроются в нем самом. Поэтому и винила только себя, что несмотря на замужество, по-прежнему оставалась невинной.
Вот если бы, думала она самокритично, она была более привлекательной, более женственной…
Ей бы следовало получше знать жизнь, корила она себя, и особенно то, как удовлетворить желания мужчины!
Она была искренне убеждена в том, что сама виновата в холодности мужа. Ей очень хотелось посоветоваться с Мэри, но стеснительность не позволяла ей этого сделать. Да и как было говорить о своем поражении с собственной служанкой! Наконец она осмелилась заговорить об этом с Натаном. Но не успела она вымолвить и слова, как он, все поняв, со странной улыбкой заговорил сам:
— А.., гм-гм, да, конечно, наверное, тебе кажется странным, моя дорогая, мое поведение. Я думаю, будет лучше, если мы немножечко подождем с.., этим. Новый Орлеан — замечательный город, действительно замечательный… Я надеюсь, что именно там наш медовый месяц покажется нам, как бы сказать.., более сладким!
Она снова поддалась его убеждениям и подумала о том, как он разумен. Ведь он заботится об ее интересах! Теперь Элизабет стала ждать конечной точки путешествия с большой надеждой. Но тем не менее ее опасения относительно слишком малого интереса Натана к ее особе не исчезли. Это давило на нее, волновало сердце и разум, и сколько бы она ни корила себя за обыденность и даже вульгарность, но так и не смогла смириться с отсутствием интереса к ней со стороны Натана.
Проблема усугублялась тем, что ей было только семнадцать, и она была еще весьма наивной и сентиментальной. Именно поэтому она мечтала! О, как она мечтала! Порой ее щеки в ответ на внутренние переживания вспыхивали. Слишком часто по ночам, когда она лежала без сна и вслушивалась в мерные удары волн о борт судна, ее посещали мысли и видения, которые волновали кровь и смущали сознание. Ей становилось тревожно. Она была замужней женщиной, хотя и не женой в прямом смысле этого слова, и ей нельзя было теперь мечтать о своем высоком черноволосом дьяволе. А она все же видела его в своих снах наяву! Он приходил к ней каждую ночь. Она никогда не могла подробно рассмотреть его лица: он был либо в тени, либо стоял в профиль. Но она узнала бы его среди всех. Он приходил, и ему нужна была именно она. Ее сновидения-миражи были очень натуралистичны, хотя по утрам она, истомленная ночными переживаниями, не всегда могла вспомнить в деталях, как разворачивались события. Но ощущение опасности, даже боли, оставалось. Она помнила также совершенно отчетливо его твердые губы на своих губах и странные, пугающие ощущения, которые были вызваны твердой, иногда недоброй рукой, скользившей по ее телу.
Она никому не отваживалась рассказать о своих странных, очень реальных снах и чувствовала себя особенно неуютно оттого, что помнила вкус поцелуев незнакомца, а вот лица его явственно представить не могла. Не один раз она собиралась открыться Мэри, но всегда природная стыдливость и боязнь показаться смешной останавливали ее. К тому же было нечто совершенно интимное в ее сновидениях, чем она не хотела делиться ни с кем, даже со все понимающей и очень доброй Мэри Имс. Элизабет хранила свою тайну и ждала очередную ночь.., и незнакомца.
Несмотря на свои опасения, страхи и неуверенность в будущем, Элизабет тем не менее ждала прибытия в Новый Орлеан. Затейливые решетки балконов богатых домов на главной улице, невероятное разнообразие товаров, которые можно было найти на местном рынке и в многочисленных магазинах, театры и другие заведения для развлечений — все это ожидало ее в большом красивом городе, который раскинулся по берегам Миссисипи. И это наполняло ее предвкушением чего-то очень хорошего.
Как ни странно, но Натан опять заказал им раздельные апартаменты в гостинице, покраснев при этом, и предложил очередную отсрочку перед тем, как вкусить все «удовольствия брака». Элизабет не удивилась и не огорчилась. Она постепенно приходила к пониманию того, что их брак по каким-то особым причинам не был похож на другие. А значит, она вкусит «удовольствия брака» только тогда, когда Натан сочтет момент подходящим. Она не очень переживала из-за отсрочки, объясняя, что «это», видимо, настолько малоприятная процедура, что Натан из любви к ней отодвигает час наступления этой дьявольской игры.
И все же она по-прежнему размышляла о том, что же такое эти «брачные забавы». И на вторую ночь их пребывания в Новом Орлеане она снова решилась заговорить об этом. Оба они собирались на покой после долгого и приятного дня, посвященного завоеванию замечательного города. Но, видя свою большую одинокую постель, Элизабет не смогла удержаться, чтобы не спросить Натана, когда же он все-таки собирается разделить с ней ее ложе, тут же добавив, что они просто могут лечь вместе и не делать ничего такого, чего ему не хотелось бы.
Возникла очень неудобная ситуация. Элизабет почувствовала себя смущенной за проявленную инициативу, а Натан покраснел, не зная, что и сказать. Они молча смотрели друг на друга. Элизабет в накинутом на плечи шелковом пеньюаре, а Натан в очень идущем ему, подчеркивающем его красоту красно-черном парчовом халате. Это продолжалось несколько секунд, потом, как бы встряхнувшись, Натан с нервной улыбкой произнес:
— Мой дорогой ребенок, конечно, со временем я войду в твою спальню. Просто я думал, что тебе удобней быть одной… — Он запнулся, проглотил какие-то слова, но все же закончил фразу:
— Если ты хочешь, чтобы я разделил с тобой твое ложе, я не вижу причин, чтобы откладывать дальше этот момент.
Натан волновался, наверное, больше, чем его жена, и это подтвердило страхи Элизабет, что именно она была первопричиной странной ситуации, возникшей между ними. В молчании они вошли в спальню. Элизабет легла в постель в пеньюаре, соблазнительно подчеркивающем ее пленительные изгибы, и, все более возбуждаясь, с нетерпением ждала развития событий. Расширившиеся до огромных размеров глаза следили за действиями Натана. А тот с преувеличенной медлительностью стал стягивать с себя халат и оказался наконец рядом с ней только в тонкой ночной пижаме. Он быстро погасил свечу, и в темноте Элизабет ясно услышала, как он снимает с себя последнюю одежду. Сердце ее просто выскакивало из груди, и она, замерев, ждала момента, когда ее муж окажется рядом с ней.