Пока тебя не было
Шрифт:
Он обнаружил, что их расспросы о том, что он изучает, сколько часов преподает, хватает ли ему времени на то, чтобы заниматься наукой, вызывают у него легкую панику. Он бы предпочел, чтобы они не обращали на него внимания и он мог бы съесть как можно больше, поразглядывать масляные картины, висевшие на стенах, окно с эркером, выходившее на широкую лужайку, освоиться с откровением, что он спит с девушкой, которая все еще называет родителей мамой и папой.
Но они не отступали. Сколько у него братьев и сестер? Чем они занимаются? Где он вырос? То, что его отец работает в
– Родители Майкла ирландцы, – сказала Клэр; показалось, или в ее голосе прозвучало что-то вроде предупреждения, окружающая среда слегка подернулась рябью?
– В самом деле?
Ее отец взглянул на него, словно ища какое-нибудь физическое проявление сказанного. Майкла охватило острое желание прочесть «Богородице», просто посмотреть, как они отреагируют. «Что есть, то есть, – объявит он за артишоками (жуткие, несъедобные, колючие штуки), – я католик, и я лишил вашу дочь девственности».
– Да, – сказал он вместо этого.
– Из Северной Ирландии? Или из Южной?
У него ушло мгновение на то, чтобы подавить желание поправить отца Клэр: из Ирландской Республики, хотелось ему сказать, а не из Южной Ирландии.
– Из… эээ… – Он сглотнул. – С юга.
– А. Но вы ведь не в ИРА [5] , правда?
Его рука, подносившая еду ко рту, застыла. Лист артишока завис в воздухе. Капля растопленного масла упала на тарелку. Он уставился на мужчину, сидевшего перед ним.
5
Ирландская республиканская армия – военизированная группировка, целью которой является достижение полной самостоятельности Северной Ирландии от Соединенного Королевства.
– Вы меня спрашиваете, не в ИРА ли я?
– Папа, – пробормотала Клэр.
Тот усмехнулся быстрой тонкой улыбкой.
– Нет. Просто вдруг вы или ваша родня…
– Не состоит ли в ИРА моя родня?
– Просто спросил. Я не хотел никого обидеть.
В ту ночь он взял Клэр на ее цветастом покрывале, на ковре, на подушках сиденья под окном. Собрал пшеничный шелк ее волос и поднес к лицу. Кончил, зажмурившись, и когда понял, что не надел презерватив, обрадовался, злобно обрадовался, и на следующее утро все еще радовался, когда она сидела напротив, такая безупречная в летнем платье с узором из веточек, на стуле с прямой спинкой, накладывала себе яичницу и спрашивала отца, что ему передать.
Радость поугасла три недели спустя, когда она пришла и сказала, что месячные не начинаются. Еще меньше радости осталось, когда через месяц он отправился домой сказать родителям, что женится. Мать бросила на него быстрый оценивающий взгляд, потом села за стол.
– Ох, Майкл Фрэнсис, – прошептала она, прижав руку ко лбу.
– Что? – сказал отец, переводя взгляд с матери на него. – Что такое?
– Как ты мог так со мной?
– Что? – повторил отец.
– Он кого-то обрюхатил, – пробормотала Ифа.
– А?
– Обрюхатил, папа, – повторила она громче, развалившись на диване, перекинув идеальные четырнадцатилетние конечности через подлокотники. – От него забеременели, сунул булочку в духовку, подкинул девушке проблем, сделал…
– Хватит, – приказал отец.
Ифа дернула плечом, потом посмотрела на Майкла, как будто он ее по-новому заинтересовал.
– Это правда? – произнес отец, повернувшись к нему.
– Я… – Он развел руками.
Так не должно было получиться, хотелось сказать. Не на ней я должен был жениться. Я собирался писать диссертацию, спать со всеми, кто даст, потом поехать в Америку. Брак и ребенок в планы не входили.
– Свадьба через две недели.
– Две недели!
Мать заплакала.
– В Хемпшире. Приезжать не надо, если не хотите.
– Ох, Майкл Фрэнсис, – повторила мать.
– Где в Хемпшире? – уточнил отец.
– Она католичка? – спросила Ифа, покачивая голой ногой, и выкусила полумесяц из печенья.
Мать задохнулась.
– Да? Католичка? – Она взглянула на Святое Сердце, висевшее на стене. – Пожалуйста, скажи, что да.
Он откашлялся, бросил на Ифу гневный взгляд.
– Нет.
– А кто тогда?
– Я… Я не знаю. Англиканка, наверное, но я не думаю, что это важная часть…
Мать сорвалась со стула с воем. Отец ударил газетой о ладонь. Ифа произнесла, ни к кому определенному не обращаясь:
– Он взял и обрюхатил протку.
– Рот свой закрой на хрен, Ифа, – прошипел он.
– Что за выражения, – громыхнул отец.
– Это смерть моя! – кричала мать в ванной, гремя пузырьками с успокоительным. – Лучше сразу меня убейте!
– Ладно, – пробормотала Ифа. – Кто начнет?
Родился Хьюи, и жизни Клэр и Майкла Фрэнсиса пошли другим путем. Клэр получила бы диплом по истории и устроилась бы на работу, которая ждала девушек вроде нее после выпуска: могла бы работать в журнале или, может быть, секретарем. Сняла бы пополам с подругой квартиру в Лондоне, завалив ее тряпками и косметикой. Записывали бы друг для друга, кто звонил, принимали молодых людей за ужинами, состряпанными на узкой кухне. Стирали бы трусики в раковине и сушили над газовой плитой. Потом, через несколько лет, она вышла бы замуж за адвоката или бизнесмена, и они бы переехали в дом, как у ее родителей, в Хемпшир или Суррей, и у Клэр было бы несколько ухоженных детишек, и она бы рассказывала им истории о своих девических деньках в Лондоне.
Майкл защитил бы диссертацию. Перебрал бы всех самых красивых женщин в городе, – а их, казалось, были толпы в Лондоне середины 60-х, – женщин с подведенными черным глазами, женщин в водолазках и в летящих платьях, и других, что носили невообразимо короткие юбки и высокие сапоги, и тех, что были в шляпах и темных очках, или с шиньонами и в твидовых пальто. Он бы их всех перепробовал, одну за другой. А потом получил бы место профессора в Америке. Он думал о Беркли, или о Нью-Йоркском университете, или об Университете Чикаго или Уильямса. Он все распланировал. Покинул бы эту страну и никогда бы не вернулся.