Покаяние пророков
Шрифт:
— Простите, мэтр, это шутка?
— Что ты стал? Иди сюда. — Землянов открыл дверь в комнату. — Я тебе сейчас такое покажу! Ничего подобного ты у меня в доме не видел.
— Раздобыли намеленный камень с Соляного Пути?
— Зачем же камень — живого человека! Который в любой камень вложит магические качества и даже душу! Входи, не робей!
Палеологов переступил порог следом за мэтром и сразу ощутил редкий для города и тем более для квартиры запах — леса, хвои, смолы и еще чего-то терпкого и приятного.
— А
На Палеологова смотрел самый настоящий юродивый. Гримасничал, таращил глаза и, воздев палец вверх, силился что-то сказать.
8. Вериги
Сквозь благостный сон она все слышала — звенящий гул вертолета, кружащего хищной птицей над лесом и деревней, голоса многих людей, вышедших отовсюду на лыжах, лай чужих собак и урчанье машин. Но весь этот гремящий, крикливый мир не касался ее, не доставал тесного пространства яслей и существовал сам по себе. Пока над головой не заржал конь, словно вспугнутый вдруг повисшей над Холомницами тишиной.
На улице было солнце, ледяной квадрат окошка переливался радугой, но жеребец крутился по деннику, протяжно фыркал, стучал копытами и, скалясь, трубил во все стороны.
— Что ты, батюшка, что ты?..
Выскребла иней на стекле, протаяла глазок: на улице вроде вечер, в окнах пустых дач напротив отражается багровый закатный свет. Никого не видать, только по твердому снегу бредет красная курица…
— Сколько же я спала?..
Конь кричит, лягает бревенчатые стены — ровно взбесился: должно быть, не поен, не кормлен…
Вавила дверь чуть приоткрыла, чтоб в щелку глянуть, но жеребец вдруг просунул морду в притвор и, словно клином, распахнул дверь — едва отскочить успела. Он же вырвался во двор, заплясал, запрыгал по снегу, оглашая ревом пустынное пространство.
Только тут она почувствовала резкий запах дыма, наносимого с другого конца улицы, и, уже не скрываясь, выбежала из-за стога…
Там, где стояла изба Кондрата Ивановича, торчала непомерно длинная печная труба, окутанная колеблющимся столбом белого дыма.
Будто завороженная, она забыла об опасности, а точнее, не чувствовала ее больше, вышла на улицу и побрела к пожарищу.
От дома почти ничего не осталось, если не считать нагромождения головней, лежащих посередине огромного черного круга вытаявшей земли, да закопченной русской печи. Все легкое, сухое давно сгорело, и теперь без видимого огня дотлевали остатки стен и провалившийся пол. Рядом с пепелищем никого не было, равно как и на всей улице. Разве что несколько кур беззаботно ковырялись
Вавила побродила вокруг пожарища, вдыхая отвратительный запах сгоревшего жилища и через него напитываясь чужим горем.
Пока безмятежно спала в яслях, случилось непоправимое, и во всем была ее вина, ее грех, ибо вместе с нею сюда пришло несчастье.
Подавленная и угнетенная, она даже не заметила, как возле пепелища оказалась согбенная и сморщенная старушка в старой солдатской фуфайке, с корзиной в руках. Она ловко подозвала и переловила всех кур, завязала корзину тряпицей и лишь после этого подошла к боярышне.
— Я розумию, тебе ляхи шукалы?
— Меня, бабушка, — призналась Вавила.
— Пишлы зо мною, сховаю у своей хате. Юрия Николаевича нема, Кондрата нема. Усих забралы. Шо на билом свите творытця?
И пошла от пожарища. Вавиле ничего не оставалось, как идти за ней. Старушка привела ее в свой двор, где старик снимал шкуры с собак, подвесив их к балке, выпустила кур в сарай и виновато остановилась перед хозяином.
— Побачь, Лука, я дивчину привела. Вина к Юрию Николаевичу прийшла, да вот шо приключилось…
— А шо мы з нию робыть будем? — сердито отозвался тот.
— Та ж сховать треба. Ляхи погани шукают…
Старик наконец-то оторвался от дела, воткнул ножик, вытер руки и оглядел боярышню так, будто цену определял.
— Колы вины войска пригнали да на чортовой машине летали, знать, дюже важна дивчина. Спусти ее в схорон, нехай сидит.
— Спаси Христос, дедушка. — Вавила поклонилась ему. — Помолюсь за тебя.
Старик только рукой махнул, а его жена взяла за руку и потащила за собой. В доме быстренько разгребла половики, открыла западню и полезла вперед, приговаривая:
— Швыдко, швыдко!
В просторном подполе, заставленном кадками, корзинами и горшками, старушка сунулась к бревенчатой стенке, что-то там повернула, и сруб в углу разошелся.
— Ходи за мной! — Юркнула в образовавшуюся щель.
В дубленке да еще с котомкой за плечами было не пролезть, Вавила замешкалась, но потом разделась и едва протиснулась вслед за сухонькой старушкой, а та уже шепчет откуда-то из темной глубины:
— Та шо ж ты як неживая? Швыдче, пока чоловик добрий!
Узкий и невысокий лаз вел куда-то вниз, причем ступеней не было, и Вавила почти скатилась в непроглядное пространство. И вдруг впереди вспыхнул свет — это старушка открыла дверь в сам схорон, небольшое и низкое помещение с дощатыми стенами, где оказались топчан, самодельный стол и маленькая скамейка. На стене горела электрическая лампочка, а в углу даже иконы висели, обрамленные полотенцем.
— Тута и сховаешься, — прошептала старушка, зажигая керосиновый фонарь. — Клади кожух та суму, пидемо зо мною.