Покаяние у Райских Врат
Шрифт:
Мы все привыкли представлять кочегара или истопника котла парового отопления, например, как в фильме Павла Лунгина «Остров», где кочегара блистательно играет Петр Мамонов. Там герой орудует лопатой, кидая уголёк в топку. Котлы на ТЭЦ, это из другой оперы.
Что – бы не утомлять читателя и ему было понятно, что в реальности, представляет оборудование теплоэлектроцентрали, приведу только один пример. Котлоагрегат БКЗ – 420–140, Барнаульского котельного завода, это стальная конструкция высотой 49 метров, что сопоставимо с высотой двенадцати этажного жилого дома! Внутри сооружения гигантская топка. По высоте и по периметру топки, плотно одна к одной, уложены трубы, по которым циркулирует вода. Вода подогревается 6 огромными форсунками, в которые турбулентно, под давлением, вдувается угольная пыль или мазут. Вода нагревается и постепенно, по мере нагрева, горячая вода поднимается в барабан, который находится, на самой высокой отметке котла, где превращается в пар, который там перегревается там до t – 565 град С, при давлении почти в 140 атм. Толщина стенок барабана котла выполненного из высокопрочной высоколигированной стали составляет 12,0 см. Что бы понять, что это за температура и что это за давление расскажу, как происходит устранение аварии при пробое главного паропровода. От котла отходит главный паропровод, который приводит во вращении турбину и генератор. При пробое паропровода, раздаётся страшный грохот, который слышен за 15–20 километров от станции. Мы его наблюдаем по приборам, но реально его увидеть почти не возможно. При такой температуре и давлении, пар становится перегретым и его практически не видно. Что бы определить точное место аварии и не пострадать при этом, поступают следующим образом. Слесарь надевает кирзовые сапоги, ватные штаны и фуфайку, затыкает уши
Азарт! Азарт всегда берёт своё. Я был уверен, что застукаю их. В одну из ночей, по прошествии трёх месяцев, я обнаружил, что Николай и его команда играют на новом тепловом щите управления котлотурбинного цеха. Моё неожиданное появление через дверь из котельного цеха, закончилась неудачей. Она открывалась только изнутри или ключом снаружи. Второй проход был со стороны машинного зала. Расстояние и стеклянная стена щита управления не позволяли мне подобраться незаметно. Две ночные смены я думал, как мне их накрыть. Наконец план был готов. Это была опасная афёра. Я притаранил из дома кирзачи, в которых работал студентом в стройотряде. Надел, ватные штаны, фуфайку, каску с подшлёмником и рукавицы, Лицо измазал сажей и прикрыл, на манер балаклавы, шарфом. Так ходили ребята из цеха топливоподачи при работающем конвейере, подающем уголь. Однажды, в ночную смену, рано утром, я забрался под кожух работающей турбины туда, где находятся впускные клапана высокого давления. Стоять под кожухом турбины было очень страшно. Даже не просто страшно, а страшно до жути. Слева за спиной, чуть выше уровня головы, мерно работал клапан высокого давления впуская пар, с температурой 565 град С и давлением 130 атм, из главного паропровода, в цилиндр высокого давления на лопатки турбины. Он работал с мерзким свистом, тоненьким таким змеиным свистом. Ощущение, скажу я вам, как в песне В.Высоцкого – И ужас режет души напополам! За моей спиной крутилась махина более 60 тонн весом, со скоростью 3 000 оборотов в минуту! Она передавала свою мощность на ротор генератора через муфту. Совокупность паровой турбины и турбогенератора именуется турбоагрегатом. За этим турбоагрегатом шла по пятам дурная слава. Хотя, конкретно, он был ни в чём не виноват. За десять дней до этого, мой начальник смены электрического цеха Вася Артемьев, заболел. Его подменил на три дня Саня Некрасов из другой смены. Мы его моментально полюбили. Балагур и весельчак, знавший множество анекдотов. Симпатичный, черноволосый парень с озорными зелёными глазами, 28 лет, окончивший наш университет. Поскольку турбоагрегат только накануне пустили в работу, а сделали это, как всегда, в авральном режиме, готовились встретить очередную праздничную дату, то при эксплуатации оказалось, что выходные короба высокого напряжения, которые идут от статора турбогенератора, строители забыли обнести ограждающей сеткой. На практике, эту зону, находящуюся под высоким напряжением обносят стальной сеткой, поверх которой укладывают асбоцементные плиты. Сетки не было. Что бы, никто не влез сверху и не провалился, на незащищённые от обрушения короба, Саня Некрасов пошёл вывешивать таблички «Стой! Высокое напряжение!». Короба, это три полых медных фазы А-В-С трёхфазного тока, большого сечения, высокого напряжения 10,5 Кв, которые выходят из здания машинного зала и идут на трансформатор распределительного устройства. Когда он влез наверх и пошёл по асбоцементным плитам они проломились, и он угодил в токосъёмную камеру генератора. Завыла сирена, турбоагрегат и котёл пошли в аварийном режиме на останов. Раздался страшный грохот, зашатались колонны стен машинного зала. Гидроудары главного паропровода. Ведь необходимо куда-то, срочно деть гигантское количество пара, котёл выдаёт его на гора 420 тонн в час! Почти война. Жуть! Я выскочил с главного щита и побежал к третьей машине, туда же бежал со своего рабочего места старший турбинист Федя Пыжов. В нос ударил сладковатый запах горелого человеческого мяса. Подбежав к турбогенератору, я трясущимися руками открыл замок на дверце токосъёмной камеры. На средней фазе «В» сидел как на коне обуглившийся чёрный человек. Точнее всё, что от него оставили гигантский ток и напряжение. С его ног, на бетонный пол, всё ещё стекало человеческое сало, образовав там большую лужу и распространяя жуткий запах. Даже каски не было. Она вплавилась в голову. Останки дымились. Меня замутило и вырвало. Федю вырвало тоже. Было ясно, что когда Саша провалился и оседлал фазу, произошло короткое замыкание на землю. В данный случай на бетонный пол. Была дневная смена. Примчались все, начиная от директора, главного инженера, начальников цехов, инспекторов по технике безопасности. Вопросы, вопросы, вопросы. Когда, все свидетели случившегося, были опрошены, объяснительные записки написаны и завершился предварительный этап расследования, мы с Федей Пыжовым по домам не поехали. Я послал «маму Олю» купить чего нибудь успокоительного. Она привезла три высоких красивых бутылки греческой «Метаксы». Спирос Метакса начал её производство в Афинах в 1888 году. Исторически напиток маркировался как «коньяк», затем как «бренди». Но сегодня он считается просто крепким алкогольным напитком. В те времена, как и любой импортный алкоголь, коньяк «Метакса» был дефицитным товаром. Где его раздобыла «мама Оля», за такой короткий срок, непонятно. С Федей мы устроились в комнате отдыха на главном щите управления. Мы были так потрясены случившимся, что пили коньяк гранёными стаканами как воду или чай, и по понятным причинам не закусывали. Мы в молчании выпили все три бутылки, и остались абсолютно трезвыми, только руки перестали дрожать. Такая вот приключилась история.
Царствие небесное тебе, Саня Некрасов.
Вот сейчас, я как раз и находился под кожухом турбины, этого самого злополучного турбоагрегата. От жары и страха я мгновенно вспотел. Я наблюдал за игроками через не плотно закрытую дверь короба турбины. Денег на столе было мало. Видимо игра только началась. Я стоял и медленно жарился в этой опасной бане. Пот струился от моего затылка по телу и скапливался в сапогах. Там начинало хлюпать. Я чувствовал, что пот уже доходит до косточек ступней. Я продолжал ждать. Примерно через полчаса, показавшиеся мне годами, я вышел, и с трудом сохраняя спокойствие, медленным шагом направился через временный мостик, который связывал новую турбину с основным пандусом котлотурбинного цеха, к тепловому щиту управления. Кто-то из них глянул на меня, на миг, оторвавшись от игры, но конечно не узнал в этом чумазом мужике, их начальника смены станции, всегда выглядевшим на все сто. Когда я начал сгребать карты и деньги со стола, в заранее приготовленный полиэтиленовый пакет, Матвеев не поднимая головы тихо, с угрозой в голосе произнёс – Верни на место. Иначе я отобью твои поганые лапы! Все посмотрели на меня. Я медленно стянул мокрый, прилипший к лицу шарф – Матвеев, через полчаса, зайдите, пожалуйста, на главный щит. Теперь Матвеев меня узнал. На лице начальника смены котлотурбинного цеха, отразилось мало сказать удивление, это был испуг, граничащий с ужасом.
Мне необходимо было принять душ. Я всегда ходил на работу с «иголочки». Белая рубашка, выстиранная и накрахмаленная мамой. Чёрные брюки я гладил сам, и чёрные туфли. Это была моя униформа! Зимой при обходах, сверху надевал фуфайку.
После душа, в прекрасном расположении духа, я пил чай с травами, приготовленный заботливой «мамой Олей». Вошёл Матвеев. Прежнего куража, в его глазах, уже не было. Я положил на стол прозрачный пластиковый пакет набитый деньгами и второй с картами.
– Коля, пока я пью чай, у тебя есть время, написать свою последнюю объяснительную записку. На слове последняя, я сделал ударение.
– Время пошло.
Прочитав написанное, я скрепил все объяснительные записки написанные им ранее, с последней. Затем присовокупил к ним вещь доки и всё сложил в заранее приготовленный пакет. Делал всё медленно. Не спеша. Татуированные пальцы на руках у Коли мелко дрожали. На электростанциях довольно высокие заработки. Хороший социальный пакет. Работу начальника смены получить сложно. Плюс масса тестов и экзаменов, если переходишь на новое место не переводом. Экивоки закончились. Все козыри были у меня на руках. Довольный, я улыбался.
– Коля, как говорят в старом анекдоте «у меня два путЯ». Первый, отправить всё это в КГБ, куратору нашего объекта, а у нас режимное предприятие. Азартные игры на деньги, это статья. Плюс твоё занимательное прошлое. Будет не малый срок. Второй путь, всё это остаётся между нами. Я хочу сделать нашу смену лучшей на станции. И сделаю. Выбирай.
С Николаем мы поладили. Пожали руки. Выпили чайку с травами и разошлись. Пора было сдавать вахту сменщикам.
Прошёл год, с тех пор, когда машина, не дождавшись меня, укатила. Снова осень. Я стоял у окна и смотрел на улицу. Мимо проносились самолётики из жухлых осенних листьев, но на душе была весна и цвела сирень, наполняя душу ароматами счастья. Машина стояла под окном и ждала меня. Я выиграл эту битву у Николая Матвеева. Битву за мой статус, профессионализм и силу характера. Я знал, что Коля сидит на лавке в кузове под тентом вместе со всей вахтой. Вахта ждала своего босса. Я не спешил.
Через пару месяцев, моя жизнь сделала крутой вираж. Я поступил в аспирантуру при Энергетическом институте в столице Казахстана городе Алма-Ата. О том времени, о моей напряжённой и порой опасной жизни я подробно писал в своей первой книге «Фрактал. Осколки».
Часть вторая. Единственная
Начало
Первомайская демонстрация в СССР это всегда праздник. Всенародный. Для всех и для каждого. Этому способствует и расцветающая природа. Зелень наливается яркими красками. Первые листочки. Улицы, скверы и бульвары метут и поливают. Весенние дожди смыли всю грязь и почти закончились. Всё благоухает. Царит всеобщий подъём и веселье. 1973 год, маленький городок Павлодар в гигантском Казахстане, который в три раза больше Франции. Демонстрация, посвящённая празднику всех трудящихся 1 Мая. В то время не было необходимости кого-то уговаривать или силком заставлять идти на демонстрацию. В этот день в стране царило ликование, подъём, хорошее настроение.
Весь вечер и до полуночи вся семья лепила пельмени, это самое любимое угощение. Противни с оными ждали своего часа в морозилке, где рядышком примостилась, покрытая инеем «Московская особая» за 2р.87 коп. Да не одна. Ждали гостей. По ресторанам ходить было не принято. Сам праздник начинался именно с демонстрации. Нет её, и праздник не праздник. Народ, кроме разнообразных транспарантов типа: «Слава КПСС!», «Мир! Труд! Май!», портретов вождей и прочей атрибутики, брал с собой различные согревающие напитки, которые, конечно, не приветствовались властью, но без них, спрятанных в карманах плащей, пиджаков или брюк – никуда.
Это была неотъемлемая часть любого торжества в те дни.
Я немного запаздывал на построение. Поскольку транспорт в это время уже не ходит, приходилось на своих двоих навёрстывать километры. Несмотря на начало мая, день выдался прохладным: дул северный ветер, было сыро и влажно, термометр еле сдвинулся с нулевой отметки. Поскольку всех демонстрантов собирали заранее, боясь опозданий, и в результате чего не полных колонн, то всех просили придти заранее. Народ одевался соответствующе – с запасом. Когда я нагнал шествие нашего института, все почти были в сборе. Я оказался в начале колонны первых – третьих курсов Павлодарского университета. Перед ней формировалась колонна старшекурсников, куда я и направлялся. Я пересек улицу перед строем молодняка, мельком глянув на первый ряд, целиком состоящий из молоденьких симпатичных девочек. Оказавшись на противоположном тротуаре улицы, которую я преодолел, я уже собирался двинуть вперед, к своим, как в моём мозгу просто резануло – Ты, что совсем ослеп. Ты его сейчас потеряешь! – Кого? – мысленно откликнулся я, продолжая свой путь. Внутренний голос буйствовал – Да остановись, самовлюблённый болван и оглянись! Это твоё счастье! И хотя я знал, что у Валерки Садовникова, моего другана и одногрупника, в кармане плаща было припасено, но всё же, решил тормознуться и оглядеться. С левого края, в первом ряду колонны девочек, в двух шагах от меня стояло ОНО. ОНО зыркнуло на меня только секунду и отвело глаза. Мне этого хватило, что бы понять, что таких глаз как по размеру, так и по разрезу не было в моем рюкзаке опыта за спиной. Но главное цвет их и глубина. Её глаза были цвета фиников, но не тех фиников, что лежат на прилавках наших базаров и магазинов в виде наполовину слипшейся тёмно-коричневой массы.
Нет, ни о них сейчас речь. А о тех волшебных плодах виденных мною всего раз в жизни.
Однажды, по турпутёвке, я побывал в Тунисе. В этой Африканской стране, мне довелось отмечать Новый год, с одной из кандидаток на руку и сердце. Мы бродили по городу и оказались в Медине на базаре в старом древнем городке Сусс, основанном более двух с половиной тысяч лет назад. В 1988 году Медина Сусса внесена в список памятников Всемирного наследия ЮНЕСКО. Старый рынок Сук Аль Ахад приютился на «пятачке» среди аккуратных беленьких домиков старого города. Чтобы попасть туда, вам нужно пройти по колоритной улочке Rue el Aqhalba мимо Большой мечети в сторону западной части Медины. Слева находится улица Rue d”Angleterre, ведущая на юг – к началу рыночного района. Тут я впервые и увидел это чудо. Плоды, вдвое превосходили те, к которым мы привыкли у нас на рынке. Они висели гроздьями как виноград над лавками продавцов. Были они тонкие и длинные, как пальцы скрипача и с очень тонкой кожицей. Лучи солнца, попадая на них, пронзали их насквозь, и они становились прозрачными! Мякоть финика приобретала тёплый светящийся карамельный оттенок, который может создать только живая природа. Косточка высвечивалась внутри плода в мельчайших деталях, как зрачок глаза! Вот такие, согретые теплом солнца внутри, светящиеся карамельные глаза были у этой девочки. На незнакомке была бежевая меховая замшевая курточка, коричневая водолазка, вельветовые слегка расклешённые светло коричневые джинсы и тупоносые, как тогда было модно, на небольшой платформе осенние коричневые туфли. Во всём чувствовался стиль, шик и мода. Она была высока и стройна. Но что больше всего меня поразило, так это абсолютное, фотографическое сходство с Анастасией Вертинской. Я превратился в «соляной столб», окаменел, замер и только моргал своими ресницами-хлопушками, да тёр глаза кулачищами, пытаясь отогнать наваждение. Я был почти уверен, что это Ассоль, из фильма «Алые паруса», по роману Александра Грина, каким-то образом проникла сюда. Пока я проделывал все эти манипуляции с глазами, объект тряхнул густыми каштановыми волосами, собранными на затылке в конский хвост и зыркнув на меня ещё разок, золотисто – финиковым взглядом, незаметно перебрался во второй ряд колонны за спины подруг. Сарафанное радио уже успело ей сообщить, что я за типчик, которого в наручниках, забирал городской отдел КГБ непосредственно из кабинета, Мирошника Евгения Ефимовича, ректора нашего ВУЗа. И как же ему «заразе», драчуну и возмутителю спокойствия всех девчонок института удалось выпутаться из этой истории? Но об этом после. А сейчас меня окликнули из нашей колонны. Валерка Садовников, уже почал бутылку какой-то красной бормотухи, и теперь меня ждала моя «доля». Оказывается это я, из-за самовлюблённости, несерьёзности и прочего наплевательства не знал, ЧТО это за студенточка такая есть в закромах нашего Храма науки. А весь ВУЗ знал! Это Елена Журова, студентка первого курса энергофака и папа у неё всего-навсего первый секретарь Павлодарского обкома Компартии Казахстана. Хозяин области и города. Так, что парниша, тебе не покатит – подумал я. Во первых, мои дорогие, в данном случае – это только женитьба. А это не входило в мои планы на данном отрезке моего исторического пути. Во вторых: с моей репутацией это уже из фокусов Эмиля Кио. Отпадает. Я выпил красненькой бормотушки. Тут же нарисовался оптимизм. – Нет таких крепостей, которые невозможно взять или штурмом или осадой. Карамельные глаза запали, впаялись, вклеились в мою душу. Я дошёл до такого абсурда, что решил, что финикийцы получили своё название именно из-за особого цвета их глаз. С того самого дня, с той самой минуты я потерял покой и сон. Я Сова. Раньше двух ночи не засыпал. Теперь сон исчез совсем, его украли карамельные глаза. С этой ночи я стал крутиться до рассвета, на своей панцирной одноместной койке, то заворачивая её, в тугой морской узел, то возвращая в исходное положение. Но наше с ней Время ещё не пришло. Ещё не был виден даже его горизонт. Мне оставалось два месяца до диплома, который как крокодил, заглатывал, почти не прожёвывая, всё моё время. Диплом я защитил. Но меня тут – же скосил туберкулёз. Эскулапы отмерили три месяца жизни. И, Баста. Но я не сдался. Почти три года лечения: сначала в Павлодарском городском тубдиспансере, затем в санатории в Крыму, вернули меня к жизни. Я выжил. Об этом я подробно писал в своей первой книге «Фрактал. Осколки». Все эти годы, как на большом цветном экране, эти финиковые глаза стояли передо мной. Они звали, манили и я ими грезил. Наверное, они мне дали, какой – то шанс на выздоровление, какую-то поддержку. Все остальные амурные дела пошли прахом в то время. Хотя я и пытался забыть эти карамельные глаза, а заодно и её. Это как у Владимира Высоцкого: «Куда мне до неё, она была в Париже…». Но время не остановить. Его шестерёнки вращались, выполняя свою работу. Когда я, через три года, вернулся в родные пенаты после лечения, то новости меня сбили с ног. Её отца перевели в Москву. Теперь он заместитель министра авиационной промышленности СССР. Лена перевелась доучиваться в МЭИ. Финал пьесы. Занавес закрывается. Труппа на поклоны не вышла ввиду её отсутствия.