Покаянные сны Михаила Афанасьевича
Шрифт:
— Надо же понимать, кому и что можно говорить. Одно дело — спорить с Джоном или же со мной. Но вот когда речь идет о подрастающем поколении — с ними так нельзя. Надо же щадить их неокрепшее сознание.
В ответ я только глубоко вздохнул. А Поль продолжал меня воспитывать:
— Ох, и досталось мне от Джона! Знал бы ты, чего мне стоило его переубедить. Узнав об этом инциденте, он сказал: «Да так этому блаженному и надо!» Когда же я пояснил, что под угрозой фильм, в который вложено немало денег, Джон смилостивился… Только поэтому ты здесь.
Честно говоря, мне на все на это было наплевать. Словно бы вычеркнул
Нет, правда, этот город не по мне. Прав был Хемингуэй: жить там просто невозможно.
26
Вскоре после возвращения в Париж я написал сценарий. Впрочем, это слишком громко сказано, поскольку написал нечто среднее между сценарием и расширенным синопсисом. Однако выяснилось, что поторопился. И дело было не в том, что новичок, сроду ничего не писавший для кино. Причина оказалась не во мне, совсем в другом.
А дело в том, что Поль нашел режиссера не в Париже, как я предполагал, а по каким-то неизвестным мне причинам — в Москве! Я был изрядно удивлен, даже слегка обескуражен, поскольку успел посмотреть немало здешних фильмов и даже составил достаточно высокое мнение о мэтрах французского кино. Увы, все старания впустую!
Настал день, когда этот самый режиссер прилетел в Париж. В гостинице «Роял Монсо», на четвертом этаже, в шикарном номере deluxe должно было состояться собеседование. Имя у режиссера оказалось не простое, во всяком случае, для моего слуха непривычное — Илиодор. Я знал, что было время, когда в моде были довольно странные имена — Владлен или, скажем, Сталина, с ударением на последнем слоге. Из каких составных частей сложилось это имя, так и не сумел понять, в голову лезла только всякая чепуха вроде «Лио дорогая». Хотя не исключено, что смысл запрятан в этом «или» — как некий символ всегдашнего сомнения, без которого не мыслит жизни потомственный интеллигент.
Да бог с ним, с именем, был бы человек хороший! Но тут ведь самое загадочное не в происхождении имен — неясно было, как следует обращаться к этому приезжему по имени. Возможно, Эльдар? А вдруг обидится? Чуть позже я придумал ему прозвище, так было для меня удобнее. Но пользовался им, только в очередной раз проклиная себя за то, что ввязался в эту авантюру.
Когда мы с Полем в условленное время приехали в отель, Илиодора в номере не оказалось, и мы спустились в бар. Там мое внимание сразу привлек усатый и не возрасту лысоватый господин с удивительно располагающим лицом вагонного кондуктора или начальника поездной бригады. Так и хотелось его спросить: «А я вас раньше не встречал на Курском вокзале или в поезде Ташкент — Москва с двумя чемоданами, набитыми чарджоускими дынями?»
Лоб «бригадира» был настолько изрезан поперечными морщинами, что впору было высаживать рассаду, если бы не зимняя пора. Видимо,
Тем временем «бригадир», расположившись у стойки бара, нашептывал что-то на ухо хорошенькой девице, а она попеременно то похохатывала, то краснела, отчего настойчивость подвыпившего ухажера приобретала и вовсе непристойные черты. Из-под распахнувшейся рубашки выглядывала полосатая майка, ремень сам собой сполз вниз с объемистого живота. Еще немного, и могло произойти непоправимое… По счастью, тут вмешался Поль.
Пока они троекратно лобызались и говорили друг другу комплименты, я попытался представить себе, что можно от этого ловеласа ожидать. Фильмов его я не смотрел, то есть если даже видел, то наверняка до конца не досидел, поэтому и впечатление не берусь составить. К тому же, как я уже сообщил, личность эта мне сразу не понравилась. Но отчего у Поля такое предпочтение? Неужто не нашлось другого? Это вряд ли. Разве что общие интересы или близкое родство.
Примерно так оно и оказалось. Позднее мне не единожды приходилось слушать про дружбу двух семейств еще в благословенные времена, в годы расцвета императорской России, — совместные пикники, катание на велосипедах, что-то там про дворянское собрание. Кстати, глава одной семьи был губернский предводитель, другому куда меньше повезло — пришлось ограничиться уездом. Я тут усвоил лишь одно — что оба моих собеседника потомки предводителей. Вот ведь подфартило!
К этому времени Илиодор роман мой прочитал. Я предложил сразу, не откладывая в долгий ящик, обсудить сценарий, но не тут-то было. Первое, что я услышал от него по делу, — «неправдоподобно!». Так он аргументировал свою позицию не раз, постепенно я к этому привык. А удивляло то, что Поль, прежде восхищавшийся романом, в основном помалкивал.
— Нет, ребята! Так дело не пойдет, — возражал Илиодор, сверкая великолепными белыми зубами. — Княгиня не могла запасть на этого военврача. Какой-то плюгавый костоправ неизвестного происхождения… Вы бы еще кучера в постель ей подложили! Давайте-ка сделаем из него графа или, на худой конец, потомка какого-нибудь знатного дворянина, бежавшего в Россию от Французской революции. Это было бы в самый раз!
Ну, я, конечно, ни в какую! Все должно быть только так, как написал. А мне в ответ очередное возражение:
— Я по своему богатому опыту точно знаю, что знатная дама не способна просто так взглянуть на мужика, будь он хоть семи пядей во лбу. Даже если мордашка у парня привлекательная. Даже если фигура у него, например, как у меня. — Тут он постарался втянуть в себя живот и расправил плечи. — Нет, братцы, все это ерунда! Если физиономия не промелькнула в «ящике» хотя бы десять раз, парню не светит ни фига! — Это «ни фига» он произнес особенно отчетливо, буквально по слогам, видимо считая эти слова самым веским доказательством.