Покер для даймонов. Тетралогия
Шрифт:
И все, что я мог: как можно дольше оттягивать этот момент, делая все, чтобы к этому времени, все необходимое для воплощения моего замысла уже произошло.
— Ее нельзя убить. — С равнодушием, от которого его горло сжало тисками, и не сводя с него отсвечивающих алым зрачков, начал я вбивать в его сознание то, что должно было спасти его жизнь и мой план. — Мир признавший носителя сути, не позволит этого. Ее нельзя подчинить себе, сломив волю — она будет лишь сгибаться, не теряя сил, но накапливая их. Ее нельзя запугать — поставь я перед ней ее детей и угрожай их жизни, меня уже никто и ничто не спасет.
— И именно поэтому, вместо того, чтобы не тревожась ни о чем спать, доверясь мне или Айласу, Вы сами отслеживаете все изменения?
Похоже, моя красноречие, все-таки заставило его задуматься над моими словами. И это не могло меня не радовать. Если для одного из возможных вариантов его осторожность не играла особой роли — его жизнь и нахождение рядом со мной были гарантированы, то при втором… я должен был предусмотреть все, чтобы не потерять ни одного из тех, кого хотел видеть рядом с собой и дальше.
Я не стал отвечать на его вопрос — и так сказал значительно больше, чем он должен был от меня услышать. И если бы это не касалось принцессы, он бы уже осознал, что излишне испытывал мое терпение. Но это касалось… и я сделал все, что должен был сделать.
— Мой Ялтар, — его взгляд подернулся туманом: вот и закончился мой недолгий праздник, — Вас ожидают члены Совета.
Мимолетная, как тень, грусть смутила меня и не осталась незамеченной им. Уж больно ярким было удивление на его лице, которое он никогда не прятал в моем присутствии. Впрочем, я тоже разрешал себе вольности, оставаясь с ним вдвоем, воспринимая его, скорее, человеком, чем даймоном.
Закрепив на руке браслет рохсаша и затянув перевязь, позволил получившему ментальное разрешение войти теру, застегнуть на моих ногах две широкие ленты, на которых крепились небольшие, но емкие блокираторы, одновременно являющиеся и накопителями, и пару игрушек из наследия еще наших создателей. И пусть сам я предпочитал магию и звон клинков, но такие вот универсальные штучки, которые могли и обеспечить едой в диком лесу и избавить от желающих проверить способность себя защитить, в нашем мире лишними никогда не были.
Ткань набиру скрыла ткань форменного костюма, лицевой платок спрятал за собой кривящиеся в улыбке губы. Мне опять предстояло изображать перед Советом заинтересованность в поступивших с Лилеи сведениях, которые мне были совершенно ни к чему. Для того, что я ожидал, еще ни пришло время. Ну, а если бы, вопреки моим прогнозам, это все-таки произошло… я узнал бы об этом значительно раньше Талтаров.
— Опять не позавтракав?
Я резко обернулся к стоящему за моей спиной Айласу. Но каким бы жестким не был мой взгляд, мой бывший друг на него совершенно не отреагировал. Впрочем, и это тоже было вполне закономерно.
В ту ночь мы больше молчали, чем говорили. Его слова, свидетелем которых я невольно стал обратив внимание на переключившийся контроль, открыли мне глаза на все, что нас связало.
И хотя с того самого первого мига, когда в церемониальном зале встретились наши взгляды, я знал о чувствах, которые он ко мне испытывал, я даже приблизительно не мог осознать их глубину и его жертвенность. И понимание этого сделало его ценность для меня осмысленной: он не просто был первым, кто отдал себя мне — он был единственным, для кого это стало смыслом жизни.
— Может, принцесса, все-таки окажет мне милость и отобедает со мной сегодня.
Это не был ответ. Это даже не была мечта. Это была мысль, которая окрашивала не доставляющие радости действия в некое подобие привлекательности. Потому что после того, как заканчивалось одно, рождалась надежда на другое.
— Наш Ялтар становится сентиментальным.
Буркнув себе под нос Айлас никоим образом не рассчитывал на то, что я его не услышу. Впрочем, на какую либо реакцию с моей стороны он тоже вряд ли надеялся: сменив свой статус он словно взял на себя негласный надзор надо мной, играя роль наставника, который все подмечает, но позволяет своему воспитаннику самостоятельно идти по выбранному пути.
Но он был один из немногих, кто знал и мой холодный гнев и мою милость, чтобы переступить черту, за которой даже вмешательство судьбы не спасло бы его от вспыхнувшей ярости.
Что же касалось его замечания… он был одновременно прав и… не прав. Я был даймоном и не мог страдать впечатлительностью или излишней эмоциональностью. Но мне дано было судьбой знать другие миры и иные расы, мне была дарована встреча с Единственной, разбудившей во мне чувственность и это позволяло мне иметь возможность сравнивать и решать, каким именно быть.
И я не собирался лишать себя того, что уже имел.
— То-то из всего Совета только один Талтар Маргилу приближается к Ялтару без подписанного смертного приговора в глазах.
Фыркнул Кадинар, продолжая одновременно считывать данные с систем контроля, окутывающих мою резиденцию замысловатой паутиной, также мысленно отдавать команды группе сопровождения и не упускать ни единого слова из тех, что произносились в гостиной, которую мы вот-вот должны были покинуть.
Что собирался ответить ему Айлас я так и не успел узнать. А то, что ему было что сказать, я нисколько не сомневался: его аналитическая справка по этому талтарату поразила даже меня. И не только глубиной информации, которую ему удалось свести воедино, заставив изменить своей выдержке привыкшего все знать Кадинара, но и весьма неожиданными выводами, благодаря которым я внес несколько изменений в будущее алтара Ярангира и его отца.
Мой начальник охраны замер, чуть откинув назад голову, что выдавало прием сообщений сразу по нескольким каналам и, резко обернувшись ко мне, произнес чуть дрогнувшим голосом, впуская меня в свой разум:
— Срочное сообщение с Лилеи.
Глава 15
Лера Д'Тар. Дариана
— Это работает! — Восклицание даймона, проверявшего предложенную мной идею было заслуженным, но… не радовало.
Не по тому, конечно, что я не испытала удовлетворения от того, что защитная матрица очень четко отделяла потоки магии друг от друга, не позволяя им смешиваться, и могла начать действовать задолго до того, как будущее дитя увидело бы свет, служа почти полной гарантией жизни матери.