Покидая Итуруп
Шрифт:
Вообще-то Ирочка не была конфликтным ребёнком, она просто словно сбежала из какого-то второсортного фильма ужасов. Внешностью и своим поведением она нагоняла страх на всех, и особенно, – своим смехом.
Как правило, девичий смех в литературе описывается весьма красочно. Авторы и переводчики любят подбирать красивые метафоры, которые могли бы передать всю его мелодичность. Здесь будут и хрустальный звонкий колокольчик, и чистый горный ручеёк, и много чего ещё.
Смех Ирочки… Он был где-то между скрипом моего стула в учительской и карканьем старой вороны. Воздух из Ирочки выскакивал
А смеяться Ирочка любила и поводов для веселья находила массу.
Вот и сейчас, взглянув на меня, она начала растягивать тонкие губы в мрачной усмешке, которая, вполне возможно, через несколько секунд перерастёт в очередной приступ Ирочкиного смеха.
Не сговариваясь, мы с Сашкой завернули в гостеприимно распахнутые двери небольшого магазинчика в надежде, что Ирочка сюда не пойдёт, а чуть позже и мы без приключений до дома доберёмся.
Я никак не понимала своего страха перед ребёнком, но то оцепенение, сковывавшее меня каждый раз, стоило только встретиться взглядом с этой девочкой, пугало и в большей степени раздражало. Я же учитель и должна понимать детей, а не улепётывать от них, сверкая пятками.
Оказавшись дома за закрытой дверью, вздохнула с облегчением. Хорошо-то как! Тепло, светло и никакая жуть со всех сторон не лезет на тебя.
Анюта уже пришла от бабушки: что-то Ефросинья Александровна в последнее время совсем плохо себя чувствует. С кровати почти не встаёт. И что бы ни говорили дети, а бабушка – единственный родной человек, который у них остался. Знать бы ещё, где их мать носит. Неужели она не в курсе, что уже давно не бабушка за детьми смотрит, а мы с детьми приглядываем за беспомощной женщиной. Надо бы вечером и мне к ней зайти, да своими глазами глянуть, как она там.
А пока мы наперегонки помчались распаковывать покупки, примерять и поднимать себе настроение.
Сашка за лето вымахал еще сантиметров на пять – ему пришлось к учебному году много чего покупать, а вот Анечка совсем не выросла. Хорошо ещё, что в минус не ушла, как шутит Санька. Но новые кроссовки радуют всегда, какой бы размер обуви ты ни носил.
Конечно, новые запчасти для компьютера были обнаружены самыми первыми и чуть ли не зацелованы довольным Сашком. Почти все отпускные ушли на обновки, но видеть сияющие лица моих дорогих приёмышей – это такая радость.
Я хорошо помню, как вернулась в наш городок. Диплом о полученном образовании казался настоящим билетом в жизнь. Тогда ещё верилось, что можно будет уговорить маму уехать с острова. Мы спокойно могли бы выбрать крупный город на материке и обосноваться там. Работали бы вдвоём и отлично жили. Даже, может быть, ездили бы отдыхать в тёплые края…
Но всё сразу пошло как-то не так. Сначала выяснилось, что мама болеет и никуда уезжать не собирается, потом я сдуру выскочила замуж за Костикова. Наверное, думала, что мы вдвоём будем заботиться о маме, но не тут-то было. Молодому мужу хотелось ещё погулять, прихвастнуть интеллигентной женой перед дружками, а не подушку тёще под спину подкладывать, да следить, чтобы она лекарства вовремя принимала, пока я была на работе. В общем, свалил Костиков через год после свадьбы. Ну и ладно, не очень-то и хотелось. До сих пор не знаю, где он и что с ним.
Ещё через год умирает мама. А через два ко мне в квартиру перебираются внуки старенькой соседки. Сама она за ними присматривать в силу возраста уже не могла, а я вроде как молодая, так ещё и педагог.
Но именно с появлением детей, я поняла, почему не могла покинуть Итуруп раньше. Забота о них показала мир совсем другим. Оказывается, ты его совсем не знаешь, Светлана Андреевна.
– Свет, ты мне сколько штанов купила? – вырвал меня из воспоминаний озадаченный Сашкин голос.
– Трое: джинсы, в школу и спортивные. А что?
– Ну уж в спортивных я бы и в старых походил. Не так уж я и вымахал.
– Так, Сашка, – рассмеялась я, заметив, как старший ребёнок забавно крутится перед зеркалом в коридоре, – ты уже на три сантиметра выше меня.
– МамСвет, спасибо большое, – прижалась ко мне Анютка, – такое всё красивое. Мне уже даже хочется, чтобы первое сентября поскорее наступило.
Все оставшееся время до ужина мы разглядывали новую одежду, обувь, долгожданные гаджеты, заколочки и…
– А зачем нам ещё одно зеркало? – удивился Сашка, вытаскивая необычное зеркало из картонной упаковки. – Тут ещё к нему слуховой аппарат зачем-то положили. Свет, а это кому?
– Не знаю, – озадаченно пробормотала я, разглядывая необычную находку. – Я такого точно не заказывала.
Что за ерунда такая? Необычная штуковина лишь отдалённо смахивала на зеркало: плоская и серебристая, с двумя забавными ручками, она больше смахивала на поднос, а если ручки сложить, то на монитор какой-то. Хотя ежели вот так повернуть…
Ай, ладно, потом разберусь. У меня тут дети ходят некормленые, а я как та мартышка, кручу эту штуковину и не знаю, как она применяется.
***
После ужина решила сходить к Ефросинье Александровне. Анечка сказала, что при ней бабушка даже с кровати не вставала. А вот это уже тревожный звоночек. Ухаживать за лежачим больным я не смогу, и так в школе чуть ли не до ночи сижу. Надо бы поговорить с Петром Тимофеевичем о состоянии здоровья нашей бабушки, и подумать, может, стоит позвонить Марине?
Но Ефросинья Александровна встретила меня довольно бодро: сидела на кухне и пила чай, понемногу отхлёбывая из блюдца. Меня дико умиляла эта её привычка. Ну вылитая купчиха, только самовара не хватает, и килограммов пятидесяти лишнего веса.
– Добрый вечер, Ефросинья Александровна, – поздоровалась я, – а что это за слабость с вами днём приключилась? Напугали нашу Анечку.
– Здравствуй, Светланка, да вот не знаю. В последнее время по ночам не сплю, а днём с кровати не встать. Тимофеевич приходил тут давеча, говорит, ещё сто лет проживу. Только неспокойно мне. Всё кажется, что костлявая уже поглядывает из-за угла, мол, пора мне.
– Да что вы? В прошлом году только семьдесят пять отметили, считай, вторая молодость. А вы о костлявой!