Покинутый
Шрифт:
Мистер Берч вздохнул.
— Ваш отец не посчитал угрозу серьезной, и ничего бы не предпринял. Когда он отказался меня выслушать, я попытался поставить в известность вашу матушку. И это именно по ее настоянию он нанял охранников. Теперь я жалею, что не заменил их своими людьми. Все, что я могу теперь сделать — это попробовать разыскать его дочь и наказать виновных. Чтобы сделать это, я должен выяснить — почему; что было целью нападения.
Расскажите мне, что вам известно о его прежней жизни, до Лондона, мастер Хэйтем.
— Ничего, сэр, — ответил я.
Он сухо усмехнулся.
— Ну, в этом мы оба совпадаем. На самом деле, не только мы. Ваша матушка тоже ничего не знает.
— А Дженни, сэр?
— О, и Дженни также непостижима. Она была столь же разочаровывающей, сколь и очаровательной, и столь же непостижимой, сколь и восхитительной.
— Была, сэр?
— Игра слов, мастер Хэйтем — по крайней мере, в глубине моей души осталась надежда. Я все еще надеюсь, что Дженни в безопасности, хотя и в руках похитителей, потому что она нужна им живой.
— Вы думаете, что за нее потребуют выкуп?
— Ваш отец был очень богат. Весьма может статься, что ваша семья оказалась заложницей этого богатства, а смерть вашего отца не планировалась. Это вполне может быть. И у нас есть люди, которые анализируют такую возможность. Равным образом, главной целью могло быть и убийство вашего отца, и у нас есть люди, которые анализируют и этот вариант — в основном, конечно, я, потому что я хорошо знал его и знал бы, если бы у него были враги: я хочу сказать — враги, располагающие достаточными средствами для такого нападения, а не недовольные постояльцы — и я нашел подтверждения, которые уверили меня, что все произошло из мести. Коль скоро это так, то эта история может быть давней, относящейся к его прежней жизни, до Лондона. У Дженни, которая является единственным человеком, знавшим его в ту пору, могут иметься ответы, но все, что ей известно, находится теперь в руках ее похитителей.
Поэтому, Хэйтем, нам надо найти ее.
Было что-то странное в его голосе, когда он сказал: «нам».
— Как я уже сказал, ее могут удерживать где-нибудь в Европе, поэтому искать мы будем именно там. А что касается «нам», я имел в виду нас с вами, Хэйтем.
— Сэр, — начал было я, не веря своим ушам.
— Да, да, — подтвердил он. — Вы должны отправиться со мной.
— Я нужен матери, сэр. Я не могу ее бросить.
Мистер Берч снова посмотрел на меня каким-то неопределенным взглядом.
— Хэйтем, — сказал он, — боюсь, что решать придется не вам.
— Это решит мама, — настаивал я.
— Ну, до известной степени.
— Что вы хотите сказать, сэр?
Он вздохнул.
— Я хочу сказать, довелось ли вам беседовать с матерью после той ночи?
— Ей было слишком плохо, чтобы вести с кем-то беседы, кроме мисс Дэви или Эмили. Она оставалась в своей комнате, и мисс Дэви сказала, что меня позовут, когда будет можно.
— Когда вы встретитесь с ней, вы найдете в ней перемены.
— Сэр?
— В ту ночь Тесса видела, как погиб ее муж, а ее маленький сын убил человека. Эти события произвели на нее сильное впечатление, Хэйтем; может статься, что она уже не тот человек, которого вы знаете.
— Тем более она нуждается во мне.
— Может быть, она нуждается лишь в том, чтобы выздороветь, Хэйтем — и по возможности, без каких-либо напоминаний о той страшной ночи.
— Понимаю, сэр, — сказал я.
— Сожалею, что это так неожиданно, Хэйтем.
Он нахмурился.
— Конечно, я мог бы ошибиться, но после смерти вашего отца мне пришлось приводить в порядок его дела и кое о чем договариваться с вашей матушкой, так что у меня была возможность лично с ней встретиться, и я не думаю, что я не прав. В данном случае нет.
Мать пожелала меня видеть незадолго до похорон.
Когда Бетти передала мне, краснея, что она зовет «своего маленького лгунишку», я сначала подумал, что она переменила свое решение о моей поездке в Европу с мистером Берчем, но я ошибся. Я помчался к ее комнате, постучал и едва расслышал, как она сказала: «Войдите», — таким слабым и тонким был теперь ее голос, вовсе не такой, как раньше — мягкий, но властный. Она сидела у окна, а мисс Дэви суетилась возле штор, и хотя дневной свет лишь чуть-чуть проникал снаружи, однако матушка махала перед собой рукой так, словно отгоняла злую птицу, а не тусклый луч зимнего солнца. Наконец, к маминому удовлетворению, мисс Дэви справилась, и мама с усталой улыбкой указала мне на кресло.
Мама очень медленно повернула голову ко мне и с усилием улыбнулась.
Нападение дорого ей обошлось. Она выглядела, как будто из нее ушли все соки, как будто она утратила свет, который шел от нее — неважно, улыбалась ли она, крестилась или, как говаривал отец, не скрывала своего сердца. Улыбка медленно сползла у нее с губ, которые побледнели и неодобрительно сжались, точно она пыталась, но больше не могла притворяться.
— Знаешь, я не пойду на похороны, Хэйтем, — сказала она безучастно.
— Да, мама.
— Жаль, очень жаль, Хэйтем, мне действительно жаль, но у меня не хватит сил.
Она никогда не называла меня «Хэйтем». Она говорила: «милый».
— Хорошо, мама, — сказал я, убежденный, что она сильная — у нее есть силы.
«У вашей матери мужества больше, чем у иного мужчины, Хэйтем», — часто говорил отец.
Они познакомились сразу, как только он переехал в Лондон, и она преследовала его — «как львица преследует добычу, — пошутил как-то отец, — зрелище, от которого леденеет кровь, хотя и благоговейное». И схлопотал затрещину за эту шутку — потому что, вероятно, в ней была доля истины.
Она не любила рассказывать о своей семье. «Состоятельная», — это все, что я знал.
И еще Дженни однажды намекнула, что они отреклись от нее, когда она вышла замуж за отца. Почему, я так и не знаю. Если, по чистой случайности, я донимал мать расспросами об отцовском прошлом, она загадочно улыбалась. А сам он рассказывал редко, по настроению. Здесь, у мамы в комнате, я осознал, что по меньшей мере часть того горя, которое я испытывал, состояла в том, что я так никогда и не узнаю, о чем собирался рассказать мне отец в день рождения. Хотя я должен пояснить, что эта часть, конечно, ничтожна по сравнению с горем от потери отца и от того, что сталось теперь с мамой.