Покинутый
Шрифт:
Он смотрел на компаньона и делал вид, что растерялся от нерешительности, затем добавил:
— Давай все три.
— Постойте, — торопливо сказал Бенджамин. — Возможно, я поторопился отказаться от ваших услуг.
— Я очень сожалею, Бенджамин, но эта дверь закрылась, — сказал Сайлас печально.
— Будьте благоразумны… — начал Бенджамин с просительной ноткой в голосе.
Сайлас наклонил голову набок, и его брови сошлись вместе в ложном беспокойстве.
— Правильнее сказать, я был благоразумен. Но вы извлекли выгоду из моего великодушия. Я не хочу, чтобы из меня снова делали дурака.
Мучитель двинулся вперед, держа острие ножа на уровне собственных глаз и усмехаясь, как ненормальный.
— Я боюсь, у меня не хватит сил быть очевидцем такого варварства, — сказал Сайлас с видом легко возбудимой старой дамы. — Придешь ко мне, когда закончишь, Резчик.
Сайлас направился к выходу, Бенджамин Черч крикнул:
— Вы заплатите за это, Сайлас! Слышите меня? Я получу вашу голову!
У двери Сайлас остановился, повернулся и посмотрел на него.
— Нет, — сказал он с усмешкой. — Я склонен думать, что этого не будет.
Бенджамин закричал, когда Резчик, хихикая, начал свою работу. Он использовал нож как художник кисть, делая первые живописные штрихи, как будто он в начале большего проекта. Бедняга доктор Черч была холстом, а Потрошитель рисовал на нем шедевр.
Я шепнул Чарльзу, что необходимо сделать, и он удалился, скрывшись в темноте, к задней части склада, где, и я это видел, он приложил руку ко рту и позвал:
— Сюда, подонок! — и тут же быстро и тихо исчез.
Голова Резчика вздрогнула, он махнул двум охранникам, осторожно оглядывая склад, в то время как его парни достали мечи и двинулись к дальней стенке, откуда был шум — как раз в тот момент послышался другой зов, на сей раз из противоположного угла темноты, почти шептавший:
— Сюда.
Два охранника сглотнули, обменялись нервным взглядом, в то время как пристальный взгляд Резчика бродил по теням здания, его желваки выражали наполовину страх, наполовину расстройство. Я видел по его лицу, как он тщится понять: розыгрыш ли это его собственных парней? Детские шалости?
Нет. Это были действия врага.
— Что происходит? — проворчал один из громил. Оба вытянули шеи, чтобы заглянуть в темные места склада.
— Посвети, — огрызнулся первый на своего компаньона, и второй бросился назад, в середину комнаты, осторожно снял одну из жаровен, и согнувшись под ее весом двинулся обратно.
Внезапно раздался визг из тени, и Резчик закричал:
— Что? Что, черт возьми, происходит?
Парень с жаровней поставил ее и начал вглядываться во мрак.
— Это Грег, — он бросил через плечо. — Но его там больше нет, босс.
Резчик возмутился.
— Что значит «больше нет»? Куда он мог деться?
— Грег! — позвал второй громила. — Грег?
Ответа не было.
— Говорю вам, босс, его там больше нет.
И прямо в этот момент, как будто подчеркивая мысль, из темноты прилетел меч, проскользив по каменному полу и остановился у ног Резчика.
Лезвие было окровавлено.
— Это меч Грега, — нервно сказал громила. — Его прикончили.
— Кто прикончил Грега? — резко спросил Резчик.
— Я не знаю, но его прикончили.
— Кто бы ты ни был, лучше покажись, — крикнул Резчик.
Его взгляд остановился на Бенджамине, и я смог увидеть, что, поразмыслив, он пришел к выводу, что они подвергались нападению друзей доктора; что это была спасательная операция. Оставшийся громила не двигался с места, пытаясь находиться в свете жаровни, наконечник его меча, вспыхивая в свете огня, дрожал. Чарльз оставался в тени. Я знал, что это был лишь Чарльз, но для Резчика и его приятеля он был мстящим демоном, столь же тихим и неотвратимым как сама смерть.
— Вы лучше убирайтесь отсюда, прежде чем я прикончу вашего приятеля, — проскрипел Резчик. Он придвинулся поближе к Бенджамину, собираясь прижать лезвие к его горлу, и оказался спиной ко мне. Это был мой шанс, и я тихо начал пробираться из моего укрытия в его сторону. В этот момент его приятель обернулся и, увидев меня, закричал:
— Босс, сзади!
Резчик обернулся.
Я прыгнул и в то же самое время достал скрытый клинок. Резчик запаниковал, и я увидел, что его рука с ножом напряглась, готовая прикончить Бенджамина.
Вытянувшись, мне удалось выбить его руку ударом и отправить его на пол. Но я также лишился баланса, и у него был шанс достать меч и встретить меня лицом к лицу, меч в одной руке, пыточный нож в другой.
Через его плечо я видел, что Чарльз не потратил впустую свой шанс, налетел на охранника, перезвон стали ознаменовал встречу их клинков. Через мгновенье я и Резчик тоже сражались. Он больше не был ошарашен, но быстро выяснилось, что он не в своей стихии. Владеть ножом он, возможно, и умел, но он не привык к противникам, которые сопротивлялись; он был мастером пытки, а не воином. И в то время как его руки быстро двигались и его лезвия щелкали у меня перед носом, все, что он показал мне, были уловки, ловкость рук, шаги, которые могли бы испугать человека, привязанного к стулу, но не меня. Передо мной был садист — и садист напуганный. И если есть вещь более отвратительная и вызывающая жалость, чем садист, то это — напуганный садист.
У него не было упреждения. Никаких стоек или навыков защиты. Позади него борьба была закончена: громила опустился на колени со стоном, и Чарльз упершись ногой в грудь вытянул из нее его меч, позволяя наконец телу упасть на каменный пол.
Резчик это тоже видел, и я дал ему смотреть. Отошел и позволил смотреть, как умирает его компаньон, его последняя защита. Послышался стук в дверь — охранник снаружи наконец обнаружил кражу ключей и пробовал войти, но у него не получилось.
Взгляд Резчика метнулся в направлении двери. Спасения не было. Этот напуганный взгляд вернулся ко мне, и я, усмехнувшись, двинулся на него и начал свою «резку». Я не находил в ней удовольствия. Я просто дал ему то обращение, которого он заслужил, и когда он наконец упал на пол с ярко-красной глубокой раной, открывшейся в его горле, с кровью, льющейся как из ведра, я ничего не почувствовал помимо удовлетворения, выполненного правосудия. Никто больше не пострадает от его ножа.
Я забыл о стуке в дверь, пока он не прекратился, и во внезапной тишине я переглянулся с Чарльзом, который пришел к такому же заключению, что и я — охранник пошел за помощью. Бенджамин стонал, и я пошел к нему, разрезал его путы двумя взмахами моего клинка и подхватил его, поскольку он едва не упал со стула вниз лицом.
Мои руки стали влажными от его крови, но дышал он без перебоев, и глаза у него были открыты, хотя иногда он и зажмуривался от боли. Он был жив. Его раны были болезненными, но не глубокими.