Поклонение волхвов. Книга 2
Шрифт:
Сухбат Афлатуни (псевд.; наст. имя Евгений Абдуллаев) родился и живет в Ташкенте. Окончил философский факультет Ташкентского государственного университета. Поэт, прозаик, критик. Автор двух сборников стихов и книги прозы. Лауреат премий журнала “Октябрь” (2004, 2006), Русской премии (2005), молодежной премии “Триумф” (2006).
Сухбат АФЛАТУНИ
Поклонение волхвов
роман
Книга вторая
МЕЛЬХИОР
Ташкент, 20 сентября 1908 года
В 9 часов вечера жители Ташкента наблюдали редкое небесное явление. С севера, по направлению к луне, двигался яркий шар. Величина шара 2 1/2 фута в диаметре, длина хвоста – сажень. Приблизившись к луне, шар скрылся. Отделившийся хвост принял вид стрелы.
Явление длилось минуты две. Центр шара горел ярко-электрическим светом. Полагают, это был болид.
В тот же день в почтовом вагоне между Ташкентом и Чарджуем обнаружена пропажа 330 000 рублей. Два почтовых чиновника арестованы.
Ташкент, 20 декабря 1911 года
“С наступающим Новым годом!
Какую массу пожеланий, надежд и ожиданий заключает в себе это новогоднее приветствие. Строго говоря, ничего нового не бывает, завтрашний день будет удивительно похож на сегодняшний, и 1 января на 31 декабря. Но людской муравейник всегда чем-то бывает встревожен, движется, спешит, торопится, куда и зачем – никто толком сказать не может. А ведь все суета и безсмысленное течение воды: и эти новогодние пожелания счастья, и эти торжественные речи, и эти безпочвенные восторги людей перед неизвестным будущим. А между тем кругом тишь и молчание, напоминающее жуткую мертвую тишину кладбища. Что-то пошлет Новый год?”
Отец Кирилл отложил “Туркестанские епархиальные ведомости”:
– Славно...
Вышел во двор, попробовал воздух.
Под навесом – Алибек. Слепой садовник поклонился.
– Ну, как там свет и тьма, Алибек? Какое сегодня положение?
– Сегодня тьмы вот настолько больше, – изобразил пальцами, насколько, – дюйма два.
Отец Кирилл зашагал по кирпичной дорожке – навестить теплицы. Остановился, повернул голову.
Кто-то дергал калитку.
– Кто? – Подошел. – Ну кто?
– Я! Я...
– Какое я? – Приоткрыл.
– Здравствуй, князь... – В переулке стоял старик. – За долгом пришел.
Увидеть, что выражало лицо отца Кирилла, было невозможно, старик заслонил его собой. Рука с чем-то тяжким обрушилась.
Не глядя на распластанное тело, устремился в дом.
Заметил слепого садовника.
– Опять выросла... тьма настолько выросла! Хозяин!
В доме гость полез за икону. Достал, обдувая пыль, мешочек. Размотал тесьму.
Кокон шелкопряда.
Спрятав под халат, выбежал.
Разлетелись листы “Епархиальных ведомостей”.
– Тьма вот настолько выросла, хозяин! – кричал во дворе Алибек.
Ташкент, 22 декабря 1911 года
Весть о нападении на отца Кирилла раскатилась по городу. Прогрохотала на прямых и мощеных улицах Нового города. Прошуршала в извилистых улочках туземного.
Известная фигура отец Кирилл Триярский.
Священник Железнодорожной церкви. Миссионер, умница, декадент в рясе.
Заметка в “Ташкентском курьере” сообщала, что производятся розыски. Дело поручено вести “ташкентскому Пинкертону”, Мартыну Казадупову. По подозрению задержан и доставлен в тюремный замок садовник сарт Алибек Мухамуд-Дияров. За недоказанностью отпущен. Сообщалось, что отец Кирилл жил одиноко, по домоводству пользуясь помощью вышеназванного Алибека. Что сад отца Кирилла, составленный из видов флоры как местной, так и выписанной, считается одним из ташкентских чудес света, что отец Кирилл привлекал своей образованностью, пользовался любовью и интересовался обычаями. Для раздела хроники заметка была подробной и написанной с чувством.
Больше всего обсуждали весть в “Новой Шахерезаде”, между папиросой и чашечкой кофе, который здесь варили прилично, правда, и драли за это нечеловечески.
– Так, говорите, все-таки выжил? – попыхивал “зефиркой” фотограф Ватутин.
– Бог спас, Бог спас, – кивал журналист Кошкин, пишущий под псевдонимом Ego. – Но, знаете, в любую минуту... между жизнью и это...
Публика в “Шахерезаде” была специальная. Пестрая и орнаментальная, вроде узора на коврах, устилавших заведение. Какие-то люди с идеями; служители свободных искусств со своими музами, бледными, но с завидным аппетитом; декаденты и полудекаденты, быстро переходившие от кофе к чему покрепче и засиживавшиеся с этим до рассвета, когда электричество гасло, скатерти срывались со столов, а кальяны сдвигались блестящей кучей в угол. В эти предутренние часы в омутах табачного дыма, в зеленоватых лицах пролетариев свободных профессий и в тяжелых, “под Бакста”, картинах и вправду чудилась какая-то восточная мифология. Публика с апатией просила счет, долго складывала в сонных извилинах цифры. Расплатившись или, что чаще, уболтавши поверить в долг, отбывала отсыпаться, ворча по дороге на дороговизну, подозрительный коньяк и клянясь более в “Шахерезаду” ни ногой... Чтобы в следующий вечер все повторялось снова.
– Хорошо бы навестить Кирилла Львовича, – вступил в разговор Чайковский-младший, творец популярных вальсов. – Вы уж извините, “отцом Кириллом” я его звать не могу, с его-то мыслями!
– Ну, у кого теперь мыслей нет, – усмехался Ego-Кошкин. – У всех теперь мысли.
Разговор происходил в одном из “гротов”, откуда можно было легко наблюдать за тем, что творилось в “Шахерезаде”.
А творилось здесь обычно многое. Публике предлагалась музыка: днем скрипка, довольно недурно; по вечерам концертное исполнение, силами местного музыкального мира. Иногда бывало свеженькое, дебюты вновь прибывших артисток, увековеченные Ego на скрижалях “Ташкентского курьера”: неподражаемая в своем жанре интернациональная лирико-каскадная артистка m-lle Тургенева, танцовщица Нюсина и дамский оркестр из пятнадцати человек.
Сегодня было обещано трио на цитрах, банджо и мандолине семейства Бернар. Семейство пока шуршало в гримерной, фиксатуарясь и пробуя инструменты. В зале на возвышении топтался скрипач Делоне в чалме с изумрудом. Осыпая деку пудрой, исполнял мелодию Индийского гостя из популярной оперы; из глубины аккомпанировала девица Сороцкая, тоже вся в восточном вкусе, с целой ювелирною лавкой в ушах и на груди; все это на патетических аккордах болталось и звякало. Позади колебался занавес: одалиска, пляшущая с кинжалом.
– Жидковато сегодня народу, – заметил Ватутин, докурив, к облегчению Ego, свой “Зефир”. – Как полагаете?
– Вероятно, цвет общества все еще заседает в цирке, – предположил Ego.
– Где?
– У Юпатова. Артель официантов предоставила для сопровождения греко-румынский оркестр.
– Жулики! – зевнул Чайковский-младший.
“Жулики” было его любимое mot.
– Думаю, после цирка сюда наведаются. Павловский, Левергер с Левергершей ну и Степан Демьяныч собственной персоной...