Поклонитесь колымскому солнцу
Шрифт:
Надо сказать, что до сих пор я видел только чучела волков в краеведческом музее в Магадане, но никогда не встречал их в глухой тайге.
Видимо, где-то близко находились оленьи пастбища якутского колхоза; ведь волк и боится людей, и всегда жмется к человеческому жилью. Так что эта неприятная встреча была вместе с тем и приятным предзнаменованием.
А вечер никак не хотел потухать. Странный вечер! Небо ультрамаринового цвета казалось необычайно далеким. Между дымчато-серыми облаками виднелся белесый (серебристый — говорят в таких случаях поэты) диск луны.
Как-то незаметно подкралась ночь. Но небо стало даже, пожалуй, светлей, чем вечером. И облака светлей. А звезды еле проступали.
Странная серебристо-голубая ночь! Так я и уснул с мыслью о фантастичности окружающего меня мира.
На рассвете, накормив Мухомора, подкрепившись «канадской кашей», снова пошел на штурм зыбкого, уходящего из-под ног перевала. Не зря его, проклятый, прозвали Текучим!
Мне показалось, что у распадка, где мы заночевали, подъем был не таким крутым. Мы с Мухомором пошли вдоль гряды, поднимаясь на сопку под очень небольшим углом. За ночь каменная осыпь обледенела, смерзлась. Ноги скользили, но зато камни почти не уходили из-под ног. Медленно и осторожно мы начали подъем. Я шел впереди, Держа уздечку, Мухомор — следом. Иногда приходилось ползти на коленях. Я готов был вцепиться зубами в эти обледенелые обломки гранита, лишь бы перевалить через сопку. Мною овладел еще и чисто спортивный интерес, я напрягал все свои силы. Сверх ожидания Мухомор плелся за мной, почти не оступаясь, медленно и сосредоточенно.
Мы прошли по горизонтали километра два, поднялись вверх метров на сто. Это уже достижение: почти полгоры!
В теплой телогрейке и стеганых штанах было очень жарко. Сильно припекало солнце. Мы поднимались все выше, метр за метром, падая и оступаясь, усталые, но непреклонные.
Длинной петлей, похожей на параболу, мы прошли около пяти километров и поднялись за это время на двести метров.
Взобравшись на вершину сопки, я дал себе слово никогда больше не путешествовать по Колыме «короткими» путями. Но отступать было уже поздно.
Юго-восточный склон сопки оказался пологим. Кое-где лежал еще не стаявший снег. Местами виднелись густые заросли березы и кедрового стланика. Дальше, насколько хватал глаз, расстилалась холмистая долина. Справа густой черной стеной стояла тайга.
Я Пытался ориентироваться по карте, но ничего не узнавал. Когда в прошлом году мы снимали этот участок с аэроплана, он казался мне совсем другим. Холмистая гряда, как дамба, разделяла огромные поля заболоченной низины. По этой гряде я должен был выбраться к трассе. Но ее-то как раз я и не видел, несмотря на сильный полевой бинокль. Видимо, слишком отклонился от намеченного пути, блуждая по берегу Нерелеха и петляя по северо-западному склону Текучего перевала…
Отдохнув, мы начали спуск. Идти по сплошным зарослям березы очень трудно. Я еле продирался сквозь тесно переплетенные ветки. Если бы не высокие болотные сапоги, уже на первой сотне метров от моей одежды остались бы одни клочья.
Следом за мной осторожно шагал Мухомор, высоко поднимая свои худые ноги. Временами мы проваливались в небольшие овражки и расселины, прикрытые подтаявшим снегом.
Спуск оказался не длиннее пятисот метров, но преодолели мы его не меньше чем за три часа.
Заросли березы сменились чащей кедрового стланика. Но это было уже внизу, у подошвы. Кроме того, дело двигалось к вечеру. В стланике можно было и заночевать.
К ночи погода резко ухудшилась. Заметно похолодало. Небо затянуло белыми снежными тучами. Я нарубил мягких веток стланика, сделал себе пышную постель, закутайся в байковое одеяло и заснул под высоким шатром кедрового стланика…
Устал за день смертельно, поэтому спал как убитый и вдруг проснулся при очень странных обстоятельствах. Впечатление, что сон прервался, что я бодрствую, было совершенно реальным. Когда я проснулся,
Лежа на спине, я ощущал холодные своды своей темницы и решил, что завален снегом. В том, что в середине мая намело сугробы снег», не было ничего удивительного. Здесь это — обычное явление.
Уже с вечера было ясно, что ночью выпадет снег. Но почему он так любезно прикрыл меня толстым и теплым слоем? У меня мелькнула догадка: вероятно, снег завалил меня целиком, а потом оттаял вокруг меня, и я оказался в просторном и теплом, снежном мешке. Но для «мешка» мое убежище оказалось слишком просторным. Я мог почти сидеть, разводил руки, двигал ногами… Нет, догадка была несостоятельной. Кто-то накрыл меня достаточно плотным каркасом, а снег лег поверх него толстым слоем, и я оказался в теплом и надежном убежище. Мне очень хотелось выяснить, в чем же все-таки дело? Куда я попал? И опять это желание было ощутимым, реальным. Я повернулся спиной к своду, встал на четвереньки и уперся в свод спиной. Он легко поддался, и я очутился на свободе, стоя по пояс в снегу. Но куда же делся стланик? Неужели снег выпал таким могучим слоем? Этого не могло быть! Ведь стланик — это не кустики березы. Его ветви поднимаются на семь-десять метров и достигают в диаметре двенадцати-пятнадцати сантиметров. Десятиметровый снег не выпадает здесь даже в самые снежные зимы. Но ведь стланик исчез! Значит, он все-таки лежал под снегом.
И тут мне все стало ясно. Кедровый стланик чувствует холод лучше всякого термометра. Холодной ночью стланик, около которого я расположился на ночь, приник к земле. Его ветви и распростерли надо мной в ту ночь оригинальный каркас, утепленный толстым слоем снега.
Я проснулся, окончательно с радостным ощущением того, что решил очень сложную задачу. Меня действительно ночью завалило снегом. Я выбрался из-под ветвей стланика. Вокруг расстилалось бескрайнее белое пространство. Природа словно умылась! Мухомор стоял на том же месте, где я его стреножил еще вчера, с торбой на морде, мирный и сонный. Доброе животное уже ничему не удивлялось.
По расчетам я должен был быть уже на месте, в колхозе. Сам я мог продержаться еще дней десять. Сложнее было с Мухомором. Даже если кормить его очень экономно, впроголодь, то корма ему хватит только дня на два. На подножный корм надежда плохая — ягель Мухомор не ел, а съедобных трав мы почти не встречали. Нужно было спешить.
Я расчистил для костра просторную площадку вокруг гнезда кедрового стланика. Освобожденные от снега и согретые теплым майским солнцем, ветви стланика снова потянулись вверх.
Мы, жители Крайнего Северо-Востока, будем всю жизнь с благодарностью вспоминать о кедровом стланике. Это дерево, победившее суровые условия Колымы, для меня лично навсегда останется символом настойчивости, смелости и гибкой, полезной делу хитрости. Его зеленая хвоя обильно насыщена витамином «С». Остуженный и процеженный отвар этой хвои служил нам почти единственным местным средством против цинги. Его смолистые ветви мало чем отличаются по теплотворности от хорошего каменного угля. Его вкусные маслянистые орешки всегда были приятным лакомством в длинные зимние вечера.