Поклонник Везувия
Шрифт:
Герой рассчитывал отплыть назавтра, рано утром. Вот уже какое-то время трезубец Нептуна впивался ему в обрубок руки, и тот пульсировал от боли – собирался шторм. Но Король не разрешал «Вангарду» поднять якорь, пока из Казерты не доставят семьдесят лучших его гончих и те не будут погружены на один из английских кораблей, давно готовых к отплытию в Палермо. Король, который даже гончих не мог доверить кораблю своего государства, стоял на палубе «Вангарда» и возбужденно говорил с Кавалером о том, как славно они поохотятся на тетеревов на Сицилии, а адмирал Караччьоло тем временем, стараясь пережить унижение, мерил шагами палубу «Санниты». Королевская семья не только сама плыла с британским адмиралом, но и не доверила неаполитанскому флагману ни единой корзинки из своего имущества. Наконец к
Королева взяла в путешествие множество сундуков, но ни в один не догадалась положить постельное белье. Как только об этом стало известно, жена Кавалера сразу же отдала свое, миссис Кэдоган постелила королю постель, и он лег спать. Жена Кавалера сидела рядом с королевой на складном чемодане, содержавшем шестьдесят тысяч дукатов королевских сбережений, и держала ее за руку. На матрасе в углу каюты лежал самый младший принц, шестилетний Карло Альберто. Он спал очень неспокойно, дышал хрипло, с присвистом втягивая воздух. Перед тем как уйти от королевы жена Кавалера прочистила малышу глаза и вытерла липкий пот с его бледного лица. Остальные королевские дети были наверху – бегали по качким палубам и путались под ногами у матросов, которые сновали по кораблю, спешно подготавливая его к нападению шторма. Дети были совершенно зачарованы татуировками и незаживающими, покрытыми струпьями язвами на лицах, шеях, бицепсах и плечах моряков.
К утру шторм был в разгаре, и казалось, что с каждым ударом корабль кренится все сильнее. Волны били в корпус. Небо хлестало паруса. Дубовая обшивка трещала и стонала. Матросы проклинали друг друга. Взрослые пассажиры совершали все те, как правило, шумные действия, которые совершают люди, когда думают, что скоро умрут: молились, плакали, острили, сидели неподвижно, сжав зубы. Герой, который клялся, что никогда за время своих морских странствий не видел такого свирепого шторма, оставался на палубе. Жена Кавалера ходила из каюты в каюту с тазами и полотенцами и помогала тем, кто страдал от морской болезни. Кавалер оставался в каюте, отведенной под спальню, и его рвало до тех пор, пока желудок совершенно не опустел. Он попытался глотнуть воды из фляги и удивился, как сильно дрожит рука.
Для слепого все происходит неожиданно. Для объятого ужасом каждое событие преждевременно.
Вот за вами идут, чтобы отвести на расстрел, на виселицу, на костер, на электрический стул, в газовую камеру. Надо встать – но вы не можете. Тело, скованное страхом, слишком тяжело, неподъемно. Вам бы и хотелось подняться, с достоинством выйти между конвоирами в открытую дверь камеры – но вы не можете. И вас приходится выволакивать.
Или: приближается неизбежное,оно нависает над вами, над вами и всеми остальными; воет сирена, или бьют колокола (воздушный налет, ураган, наводнение), а вы прячетесь в похожем на камеру убежище, подальше от опасности и от тех, кому положено иметь дело с чрезвычайными ситуациями. Но становится только хуже – вы загнали себя в ловушку. Бежать некуда; даже если бы и было куда, все равно ваши ноги от страха налились тяжестью, и вы едва в состоянии двигаться. С кровати на стул, со стула на пол вы с трудом перемещаете не свое, а чье-то чужое тело. Вы дрожите от холода или страха и совершенно ничего не можете сделать. Вы лишь пытаетесь унять панику и, впадая в абсолютную неподвижность, убеждаете себя, будто это – единственное, что можно сделать в такой ситуации.
Кавалер не мог бы сказать, что в шторме хуже всего. Может, то, что приходилось сидеть, сжавшись в комок, в полутьме содрогающейся, грохочущей, клацающей каюты, стены
Будь он на палубе, он мог бы противостоять стихии, поскольку видел бы все: как вздымается корабль, как его швыряет вперед, как он падает меж двух высоченных стен черной воды. Боялся ли он умереть? Такой смертью – да. Лучше уж выйти на палубу – если только дрожащие ноги одолеют скользкий переход. Он вышел из каюты поискать жену и побрел по узкому кренящемуся коридору, шлепая ногами в холодной морской воде, в экскрементах и рвотных массах, на несколько дюймов поднимавшихся над полом, потом повернул направо. Но тут у него погасла свеча. Он испугался, что потеряется. Он мысленно умолял свою Ариадну прийти и снасти его – протянуть нить. Но он не был Тезеем, нет, он был Минотавром, запертым в лабиринте. Не герой, но чудовище.
Хватаясь, чтобы не терять равновесия, за неприятно-скользкие стены и грубые веревочные поручни, он вернулся в крошечную каюту. Свеча в фонаре еще горела. Он захлопнул дверь, и в этот момент корабль вдруг повалился вниз. Кавалера отбросило к стене. Он соскользнул на пол и схватился за раму кровати, потом прислонился к ней, задыхаясь от испуга, от острой боли в ребре. Фонарь замигал. Кавалера швыряло из стороны в сторону. Мебель была привинчена к полу, а он не был. Он закрыл глаза.
Как там говорила гадалка? Дыши.
Рецепт: если вам грустно или одиноко и рядом никого нет, призовите духов. Кавалер открыл глаза. Рядом сидела Эфросинья Пумо. Она сочувственно кивала. И Толо тоже был здесь, значит, неправда, что при отступлении из Рима его убил французский солдат. Толо держал Кавалера за лодыжки, помогая сохранять равновесие, не падать. Эфросинья гладила его по лбу.
Не бойтесь, мой господин.
Я и не боюсь, подумал он. Я унижен.
Он не видел гадалку много лет. Она, должно быть, совсем старая, а выглядит моложе, чем в тот первый, давний визит. Это удивило его. И Толо тоже молодой – не тот бородатый, загорелый мужчина с полузатянувшимся глазом, который на протяжении двадцати лет ходил с ним в гору (постепенно теряя проворство – да, и он тоже), а снова изящный, ранимый мальчик с открытым молочно-белым глазом.
Я умру, – пробормотал Кавалер.
Гадалка помотала головой.
Но ведь корабль перевернется.
Эфросинья сказала господину срок… У вас еще четыре года.
Всего четыре, подумал он. Это же так мало! Но он понимал, что должен радоваться.
Я не хочу умереть вот так, – сказал он мрачно.
И тут заметил – как же не увидел раньше? – что Эфросинья держит в руках колоду карт.
Позвольте показать вашу судьбу, мой господин.
Но он едва может разглядеть выбранную карту. Он видит одно – на ней изображен человек вверх ногами. Это я, подумал он. Корабль так скачет, уже давно кажется, что я вверх ногами.
Да, это Его превосходительство. Посмотрите, как безучастно лицо Повешенного. Да, мой господин, это вы.
Кавалер – человек, подвешенный к виселице за правую лодыжку, со связанными за спиной руками?
Да, определенно, это Его превосходительство. Вы бросились в пропасть головой вниз, но вы спокойны…
Я не спокоен!
Вы сохраняете веру…
Нет у меня никакой веры!
Он внимательно изучил карту. Но ведь она означает, что я должен умереть.
Нет, это не так. Гадалка вздохнула. Эта карта значит не то, что вы думаете. Взгляните на нее беспристрастно, мой господин. Она безрадостно засмеялась. Вас не только не повесят, мой господин, но, обещаю, вы проживете достаточно долго для того, чтобы успеть повесить других.