Поколение оттепели. Воспоминания
Шрифт:
Появлялось множество новых независимых изданий. Иногда их по привычке называли самиздатом, но их тиражи нередко достигали десятков тысяч экземпляров. Александр Подрабинек, один из основателей Рабочей комиссии по расследованию использования психиатрии в политических целях (1977–1978), организовал выпуск «Экспресс-хроники», ставшей в какой-то степени продолжением «Хроники текущих событий». Новый бюллетень — хотя и в том же стиле, что и прежняя «Хроника» — меньше всего напоминал самиздат. Он выходил еженедельно тиражом в двадцать тысяч. По воскресеньям Подрабинек встречался с читателями у памятника Гоголю, где шел свободный обмен мнениями.
По всей стране собиратели
В холле главного здания МГУ студенты, называвшие себя «Группой Гайд-парк», соорудили фанерный стенд, на котором могли самовыражаться приверженцы разных политических убеждений, в том числе и антисоветских. Стенд пользовался большим успехом. После того как многие вывешенные документы «конфисковали» заинтересованные читатели, члены группы собрали деньги и установили защитный экран из плексигласа. В таком виде дискуссионный стенд еще долго украшал вестибюль моей альма-матер.
Само собой перестало действовать табу на критику КПСС и однопартийной системы. Я убедилась, что я не единственная, кто вступал в партию с намерением реформировать ее изнутри. Партийному руководству пришлось отказаться от монополии на власть. В повестке дня стоял вопрос о реформе партийной структуры.
Работа нашей Хельсинкской группы послужила толчком к появлению подобных общественных организаций в других странах. В Чехословакии соучредителем Хельсинкской группы стал известный диссидент драматург Вацлав Гавел, впоследствии избранный президентом страны. Вместе со спикером парламента Александром Дубчеком он начал переговоры о выводе из Чехословакии советских войск — с такими же требованиями двадцать лет назад семеро вышли на Красную площадь.
Конференции по безопасности и сотрудничеству в Европе проводились в Белграде (1977), в Мадриде (1980–1983) и в Вене (1986). Летом 1989 года очередная конференция, но под новым названием «Конференция по правам человека», состоялась в Париже. Я участвовала в ней в составе делегации США как консультант Американской Хельсинкской группы, созданной в 1978 году.
В 1989 году возобновила свою деятельность Московская Хельсинкская группа. Председателем ее стала Лариса Богораз, а меня приняли в члены группы заочно.
К тому времени я уже пять раз пыталась поехать в Советский Союз, но каждый раз мне отказывали в визе. Тем не менее я не теряла надежды: перестройка продолжалась, и рано или поздно визовые вопросы обязательно будут урегулированы.
Железный занавес приподнялся. У нас уже побывали первые гости из Москвы. За ними потянулась вереница друзей и знакомых. Мы закупили раскладные диваны и оборудовали еще одну ванную комнату — как могли, подготовились к грядущей свободе передвижения советских граждан.
Я очень ждала нового приезда Натана Эйдельмана — он собирался в творческую поездку по США. В 1989 году вышли две его новые книги: «Мгновение славы настает» — к двухсотлетию Великой французской революции и «„Революция сверху“ в России» — сравнение начавшихся в нашей стране преобразований с реформами Петра Великого и Александра Второго. Радость ожидания новых книг и предвкушения бесед с их автором — все вмиг оборвало известие о его скоропостижной кончине. Обе книги, подписанные Эйдельманом, видимо, заблаговременно подготовленные к поездке в Америку, привез потом близкий ему человек. Я не сразу смогла углубиться в чтение — слезы еще долго застилали глаза.
В том же холодном
Уходили друзья, единомышленники, наши современники. Уходило наше время. Хотелось думать — не бесследно. Надежду на это давали слова, написанные на самодельном полотнище, которое несли молодые люди за гробом Сахарова: «Простите нас, Андрей Дмитриевич, за то, что не пошли за Вами раньше».
Еще не поздно. Никогда не поздно.
Послесловие
Я вернулась домой, в Москву, при первой же возможности продала дом в Америке и купила квартиру в «своем» районе — на Арбате. Через два дома слева от того места, где я сейчас живу, двухэтажный особняк, в котором поселился Пушкин со своей юной женой сразу после венчания; справа — дом, в котором прошло детство Булата Окуджавы. Памятник ему я вижу каждый день, переступая порог. В переулках неподалеку — дом Герцена и домик, в котором останавливался, приезжая в Москву, Лев Толстой; рядом жил Аксаков, к которому захаживал в гости Николай Гоголь; очень близко — обе квартиры, которые снимала до эмиграции Марина Цветаева с мужем, и дом, где жил Андрей Белый. На соседнем с моим доме — памятная доска, свидетельствующая, что здесь жил и умер Александр Рыбаков, автор бестселлера времен перестройки «Дети Арбата». В общем, Арбат — это улица-памятник русской литературы и русской истории.
Арбат менялся вместе со страной. Во времена Пушкина это был дворянский район, здесь прогуливались дамы в кринолинах и мужчины в цилиндрах. С конца XIX века дворянские особнячки стали вытесняться четырех-пятиэтажными доходными домами. В них селились модные адвокаты, врачи, успешные инженеры, ученые, художники и литераторы. После революции их большие квартиры превратились в коммуналки или были разделены на двух-трехкомнатные, которые предоставляли партийным работникам и советским чиновникам высокого ранга. Сейчас коммуналки на Арбате почти исчезли, прежних жильцов отселили в отдельные квартиры на окраинах Москвы, а квартиры опять обрели прежние размеры, и в них поселились нынешние богачи. Арбат стал пешеходной зоной. Сюда приезжают погулять из спальных районов Москвы, со всей России и, конечно, туристы из многих стран мира. Во времена моего детства и молодости Арбат славился антикварными и букинистическими магазинами. Сейчас их почти не осталось, их сменили ювелирные магазины, бутики, магазины сувениров и множество дорогих ресторанов (обычно пустующих), а также пивных баров и недорогих кофеен (обычно переполненных).
Булат Окуджава не любил сегодняшний Арбат. А мне он нравится, даже больше прежнего. Ведь в годы нашей молодости он был правительственной трассой, по Арбату Сталин проезжал из Кремля на свою загородную дачу в Кунцеве. Я помню: тогда чуть не у каждого фонарного столба стояли топтуны, и если какой-то зевака задерживался у красивой витрины антикварного магазина, ему очень скоро «советовали» убираться отсюда. А сейчас здесь полно праздношатающейся публики.
Вместе со всей страной изменилась и моя жизнь, хотя она по-прежнему связана с Московской Хельсинкской группой и правозащитным движением. Самое печальное изменение состоит в том, что из прежних друзей почти никого уже нет в живых, — в России люди долго не живут. Поколение шестидесятников почти исчезло, — мои сверстники или умерли, или доживают свой век на пенсии, лишь немногие сохранили силы для активной деятельности в XXI веке. Из правозащитников тем более остались лишь единицы, — тюремные сроки не способствуют долголетию.