Поколение пепла
Шрифт:
Когда дележ был закончен, они начали обсуждать практические вопросы доставки. Бронепоезд, который был нужен только для перевозки ракет платформами, а без них становился бесполезен, было решено угнать обратно в депо. Раз уж они убедились, что все тоннели точно так же подходят для передвижения автотранспорта.
Как они узнали от Войкова, кроме портала на станции «Пихты» было несколько других, где машины могли выйти на поверхность.
В самой южной точке один из туннелей почти вплотную подходил к Р-316 — автодороге, связывающее горные лесные районы Башкортостана с крупными транспортными узлами. И пусть дорожное покрытие
— Пусть никто не разевает рты, — предупредил Демьянов всех по рации. — Мы не в музее.
Бойцы и не разевали, это было неудобно в их дыхательных масках. Но все равно молча поражались месту, куда их занесла судьба.
Только малая часть подземных катакомб имела внутреннюю отделку — не мрамор, а утилитарный железобетон. Остальные щерились голым гранитом, пугали нависшей каменной толщей, рядом с которой крепления казались тонкими, как паутинки. Должно быть, тут были применены технологии, которые только начинали входить в гражданское строительство. Мощные перекрытия станций вызывали шок уже от одной мысли, что человек мог такое построить.
Сколько еще простоят они, если даже взрыв ядерных фугасов, оплавивших стены тоннелей, не смог обрушить их?
Одетые в железобетон тоннели выглядели как метрополитен нестоличного города. Да они и были метрополитеном, подумал Данилов. «Метро-3», если называть специальную метро ветку в Москве «Метро-2».
Были у этого метро и свои станции — без названий, с буквенно-цифровым индексом вроде А1 или C2, в котором буквы обозначали широту, а цифры долготу. Некоторые из них были поделены на жилые модули, другие отведены под технические нужды, третьи под гигантские хранилища. Но большинство стояли пустые.
— Петрович, ты же работал проектировщиком, — услышал Александр тихий голос Дэна. — Оцени смету.
— Триллион убитых енотов по курсу года начала строительства, — так же полушепотом произнес бывший оборонщик.
— Твари. Это ж все наши деньги…
— А мне не жалко, — высказал свое мнение Данилов. — Допустим, я недополучал какую-то часть стипендии… Но зато Ямантау поможет нам выжить.
— Пока что оно чудом не помогло нам умереть.
Александр не нашелся, что сказать, да и не время было для разговорчиков. Он думал о тех, кому Ямантау уже «помогло». И все равно это место завораживало. Он вспомнил строчки из Шелли:
«И сохранил слова обломок изваянья: „Я — Озимандия, я — мощный царь царей! Взгляните на мои великие деянья, Владыки всех времен, всех стран и всех морей!“»Кажется, Александр понял, чем руководствовался тот, кто довел это начатое еще при СССР строительство до конца. Не только страхом за свою шкуру.
Рано или поздно понимаешь, что жизнь коротка, а коллекционировать виллы и копить на счетах миллиарды бессмысленно. С собой все равно не унесешь. Можно обрюхатить всех балерин, можно скупить хоть весь аукцион «Сотбис». Но это все бренное. Любовницы иссыхают еще при жизни, полотна и драгоценности, хоть и подлежат реставрации, но тоже не вечны, а их ценность относительна. Да и владеть ими можно только тайно, увы. В этом положение «дуче», диктатора, проигрывает доле обычного олигарха. Дворцы в курортных зонах простоят дольше, но после твоего ухода эти спецдачи уйдут с молотка, и там поселятся рядовые нувориши: нефтетрейдеры, стальные, колбасные или пивные магнаты.
Вот тогда и хочется создать что-нибудь монументальное. И когда все твои поступки — и глупые, и подлые, и просто сумасбродные, и редкие нужные — забудутся, это место, вырубленное в камне, еще будет вселять в сердца трепет. Фараону нужны были свои пирамиды, и ничто в стране лучше не подходило на эту роль. Гражданский метрополитен осыплется, подмытый подземными водами, уже за сотню лет, но кто знает, сколько тысяч могут пережить эти катакомбы?
Глава 4. Homo hapiens
Господи, почему так плохо… Неужели голова всегда будет болеть.
Маша вспомнила свой первый день в Убежище. Еще когда она была Чернышевой, и думала, что пересидеть придется максимум час. Тогда пробуждение было таким же неприятным.
Иван. Сквозь забытье откуда-то она слышала его голос.
Иван? Рядовой срочной службы, который первым пришел ей на помощь в тот страшный день, в подземном переходе на Университетском проспекте. Целую эпоху назад.
Откуда он здесь? Да, она знала, что он в ополчении, и ему часто выпадает стоять на часах или патрулировать улицы в ночь. И часто маршрут, которым он походил, лежал рядом с ее поликлиникой. Она над этим подсмеивалась, а Володя, когда узнал, что это ее бывший, стал дико ревновать и устраивать скандалы, которые очень разнообразили жизнь.
Что они с ним сделали?
Откуда-то пришла железная уверенность, что он мертв. Выстрелов не было, но это еще ничего не значило. Они могли воспользоваться ножом или этим пистолетом с глушителем.
А потом Машенька усилием воли разлепила глаз и обнаружила, что лежит на полу в луже собственной крови. Она не могла понять, откуда взялась эта кровь, пока не взглянула на свою руку.
Комната расплывалась перед ней; лампочка на потолке горела ярко, но перед глазами у нее было темно, а сам потолок казался далеким как небосвод. Кровь продолжала сочиться, оставляя на полу темно-вишневую дорожку.
— Ваня, ты тут? — шепотом спросила она. — Ответь, пожалуйста.
— Ты ему сначала голову на место пришей, тогда заговорит, — ответил вместо Ивана глумливый голос и тут же тоненько, как гей, засмеялся: «И-хи-хи-хи-хи!»
Веревки глубоко врезались в запястья и разорвали кожу. Слава богу, кляп вынули. Но пошевелиться было трудно. Маша начала разминать руки, потирая одну о другую. Ей не препятствовали.
— Ты гляди-ка, очухалась, — снова услышала она голоса над собой.
— Живучая, кукла.
Голоса были знакомые. Над ней стояла все та же двоица в поношенных черных куртках с эмблемами зимней Олимпиады в Сочи, штанах «германках» — зимой и летом одним цветом — и растоптанных сапогах. Обувь была грязная, в глине, в городе такую днем с огнем не найти.
— На хрена… — сумела, наконец, выговорить Маша. — Зачем вам это?
— А ты не поняла, овечка? — ближайший силуэт грубо схватил ее за подбородок. — Заканало все. Не город, а архипелаг ГУЛАГ. Нам обещали нормальную жизнь. А где она? Шакалы все имеют.