Покорение Крыма
Шрифт:
Хан отвёл глаза в сторону, произнёс сухо:
— Мне неведомы такие случаи... Но я проверю. И если таковые объявятся — виновных накажу.
И сделал знак своему церемониймейстеру, давая понять, что аудиенция закончена.
Октябрь 1771 г.
В кабинете Екатерины было сумеречно, но свечи ещё не зажигали. Отблески каминного пламени дрожащими всполохами метались в больших зеркалах, скользили по узорам лепного потолка. От огня тянуло горьковатым дымком. В затуманенные окна тихо постукивали дождевые капли.
Никита Иванович Панин неторопливо, со всей присущей
— В рассуждении моём, ваше величество, представляется всего нужнее, чтобы пункт о вольности и независимости крымских и прочих татарских народов — как наиболее нас интересующий! — был определён прежде всего и, естественно, немедленно утверждён. Хотя занятие гарнизонами нужнейших в Крыму мест и избрание нового хана показывает некоторый вид отлучения татар от подданства Порты, однако в существе своём всё сие не даёт оному отлучению ни достаточной формы перед публикой, ни прямой и надёжной прочности... Мне думается, что отлучение татар, как самовластного уже народа, и вместе с ним будущая добровольная передача нам некоторых портов для собственной их безопасности должны быть утверждены таким торжественным обрядом, который при начатии мирной негоциации с Портой не оставит туркам ни малейшего предлога делать какие-либо притязания на внутреннее самовластие татарского народа. Тогда будет достаточным потребовать от турок только одного — признания независимости сего народа... Оное признание удобнее и вернее можно использовать постановлением и подписанием публичного акта между Россией и настоящим Крымским ханством. А для придания необходимой торжественности и святости, как непременного и фундаментального политического закона их конституции, сей акт всеми татарами присягою должен быть утверждён... После этого хан, как независимый государь, обнародует во всех краях объявление о возобновлении вольной и независимой татарской области. Но с обязательным прибавлением, что, при признании Портой татар в качестве независимой области, они со своей стороны обязуются и обещают пребывать с Портой в нерушимом добром согласии, как и с прочими державами и народами.
Екатерина слушала Панина, подперев рукой склонённую набок голову, неотрывно глядя на мерцающие в камине огни... «Всё-таки голова у Никитки светлая, — благодушно подумала она, отдавая должное политическому искусству Панина. — Тонко шьёт!..»
Определив ранее общий образ действий по отношению к Крыму, она пока не размышляла о способе, каким крымская независимость впишется в будущий мирный трактат с Портой. Основательные рассуждения графа её заинтересовали — слушала она внимательно, хотя внешне выглядела безучастной.
— Придётся, видимо, потратить немало трудов, чтобы уговорить крымцев на такое соглашение с Портой, — негромко, но выразительно сказала она, скользнув лёгким взглядом по припудренному лицу графа.
— Да, дело непростое, — вздохнув, согласился Панин. — Но это задача вторая... Сперва надобно наш акт с Крымом заключить... — Он решил, что Екатерина не поняла сути предложения и стал объяснять подробно: — Скорое и в полной мере исполнение сего пункта необходимо потому, что иначе — при оставлении татар в настоящем их нерешённом положении — точное определение их вольности придётся трактовать с Портой. Ну а турки своего не упустят! Будут настаивать на непосредственном своём с татарами сношении и пользоваться оным к возбуждению в них разномыслия и разврата. Старые сопряжения, единоверие и привязанность к прежнему хану доставили бы Порте к тому множество средств, которые не только ослабили бы все наши происки, но и, вероятно, превратили бы в прах всё, что по татарскому легкомыслию нам учинить удалось... Отделение татарского дела в особливую негоциацию — вот кратчайший путь к скорому окончанию оного! А действительное его окончание может поспособствовать облегчению нашего с Портой мира.
Екатерина снова мысленно похвалила
— Скоро сюда прибудет татарский калга-султан Шагин. Не попытаться ли свершить желаемый акт с ним?
Панин покачал головой:
— Я, ваше величество, поначалу тоже об этом подумал. Но теперь совершенно убеждён: именно здесь, в Петербурге, и нельзя сего делать!
— Почему же?
— Оный акт не мог бы тогда быть представлен свету как результат общего и единомысленного желания всех татар... Я полагаю, что следует, не теряя времени, отправить в Крым от высочайшего двора особу знатного чина и с полной мочью для заключения акта там, на месте... Замечу, что присутствие в Крыму оружия вашего величества и страх татарский перед ним ускорят подписание помянутого документа.
— Пожалуй, вы правы, граф, — сказала Екатерина после некоторого раздумья. — Вот только насчёт особы... У нас там господин Веселицкий обитает поверенным. Может, он самолично добьётся нужного решения?
Панин опять качнул головой:
— Перед Веселицким мы не ставим такой задачи. Он будет домогаться уступки крепостей... Для такого торжественного акта нужна особа высокого чина.
— Тогда я пожалую Евдокима Алексеевича генерал-поручиком и пошлю в Крым. Он ранее с татарами дело вёл — теперь пусть заканчивает... А Веселицкого — в статские советники. Но предпишите ему, чтобы к приезду посольства почва для скорых и удачных трактований была взрыхлена.
В кабинете стало совсем темно. Мелодично и протяжно пробили часы.
Екатерина посмотрела на Панина, сказала нараспев:
— Засиделись мы с вами, граф... У вас всё?
— С позволения вашего величества, ещё одно примечание... Здравая политика и истинные интересы отечества требуют от нас употреблять всевозможные средства к скорейшему окончанию войны с Портой на честных и выгодных кондициях. Думается мне, что пришёл срок испытать все удобные способы к примирению с турками. Однако так, чтобы сей гордый и в невежество погруженный неприятель не возомнил от изысканий наших, будто мы не в состоянии более воевать.
— Я об этом уже думала, — сказала Екатерина, поднимаясь со стула. — И скоро напишу Румянцеву...
Октябрь — ноябрь 1771 г.
После аудиенции у хана прошла неделя. Переводчик Дементьев задерживался в пути и о времени своего прибытия в Бахчисарай не уведомлял. Веселицкий не стал ждать его далее и, как позже напишет в рапорте Долгорукову, «пылая ревностью и усердием в исполнении повеления, призвал Бога в помощь и решился дело начать».
Утром 22 октября он пригласил к себе ахтаджи-бея Абдувелли-агу, которому Сагиб-Гирей поручил веста переговоры, и, усадив гостя за стол, угостив кофе, сказал проникновенно:
— Вся Крымская область и всё татарское общество, несомненно, уже ощущают те высочайшие милости, кои её императорское величество столь щедро и обильно изволили на них излить, доставив вольность и независимость на древних крымских правах и преимуществах. Именно она избавила татарские народы от несносного турецкого ига, под которым они горестно стонали более двух веков...
Продолжая нахваливать императрицу, Пётр Петрович воздал должное и Сагиб-Гирею, избравшему для переговоров столь мудрого государственного мужа, которым, безусловно, является Абдувелли-ага.
Ахтаджи-бей в долгу не остался: заверив в истинной и нелицемерной дружбе, он в свою очередь рассыпался в комплиментах Веселицкому:
— Не только Крымская область, но и все татарские народы с самого начала войны с Портой постоянно и многократно убеждались в вашем к нам расположении. И поэтому все усердно желают иметь министром при его светлости хане именно вас. Мы и впредь настроены пользоваться вашими дружескими советами и желаем благополучного пребывания в Бахчисарае.