Покорение Крыма
Шрифт:
Веселицкий поблагодарил за такую доверенность, шагнул к стоявшему в углу большому сундуку:
— Наши обоюдные должности требуют откровенного между нами согласия и понимания... — Он открыл тяжёлую крышку, вынул несколько лисьих мехов, медно сверкнувших в лучах золотистого солнца, острым лучиком истекавшего из небольшого оконца. — Прошу принять в знак моей истинной дружбы этот мех... Хочу также добавить, что за содействие в делах, мной представляемых и относящихся к общей пользе, обещаю вам высокомонаршее благоволение.
Абдувелли-ага, не скрывая удовольствия, причмокивая и вздыхая,
Веселицкий, прищурившись, некоторое время наблюдал за гостем, а потом, пользуясь его благодушным настроением, тщательно подбирая слова, кратко пересказал содержание письма Долгорукова, адресованного хану.
Пока речь шла о независимости Крыма, о том, что хан не должен более вступать с Портой ни в какой союз, Абдувелли продолжал разглядывать меха и слушал рассеянно. Но когда Веселицкий стал излагать требование об уступке крепостей — насторожился, отложил подарки и дальше слушал внимательно.
— Значит, Россия собирается навсегда оставить в своих руках Керчь, Еникале и Кафу? — переспросил ага, едва Донцов закончил переводить.
— Нет-нет, — поспешил возразить Веселицкий. — Ты не так понял!.. — Наклонившись вперёд, тоном рассудительным и участливым, он стал разъяснять смысл требований России: — Само собой разумеется, что по праву завоевания мы можем оставить их за собой. И никто в свете не попрекнёт нас за это, ибо право завоевания признано всеми державами... Но в том-то и дело, что мы не желаем следовать военному праву с Крымской областью, с которой вступаем в вечную дружбу и нерушимый союз.
— Тогда как же следует понимать требуемую от нас уступку крепостей?
— Заботясь об охранении и защищении вольного Крыма от турецких происков, её величество согласилась бы принять оные крепости под свою власть, если бы его светлость хан попросил её о том.
Донцов старательно повторил интонацию Веселицкого.
— На аудиенции ты говорил, что письмо должен подвезти переводчик, — заметил Абдувелли.
— Лукавил я, — признался Веселицкий, делая простодушное лицо. — Оно со мной. Только написано по-русски. Хотел, прежде чем передать хану, сделать перевод... Но уж коль мы о нём заговорили — прошу пересказать содержание его светлости.
Абдувелли пообещал и слово сдержал.
На следующее утро к Веселицкому пришёл дворцовый чиновник.
— Хан требует отдать письмо для прочтения! — коротко объявил он.
— А не знаешь ли ты, любезный, как воспринял хан слова ахтаджи-бея?
— Сказал, что всё полезное для общества и сходное с нашим законом будет им одобрено.
Веселицкий отдал письмо.
Долгий опыт общения с татарскими начальниками подсказывал ему, что ответ будет получен не скоро. И он очень удивился, когда на следующий день вновь пришёл Абдувелли-ага.
— Хан и диван рассмотрели условия Долгорук-паши, — сказал ага. — Они находят уступку крепостей противоречащей нашей вольности и не приемлют её.
— В чём же хан увидел противоречие? — поинтересовался Веселицкий, стараясь не показать своего разочарования.
— Какая же будет тогда у Крыма вольность и независимость, коль в трёх местах останется русское войско?.. Наш народ беспокоится о следствиях
— Что же пугает народ?
— Грядущее угнетение... Он уже терпел его во время турецкого владычества в тех городах. И боится угнетения российского.
— Напрасные беспокойства! — с деланной беспечностью воскликнул Веселицкий. — Такого угнетения не будет!
— Как за это можно поручиться? Ныне нет, а в будущем...
— Требуемая уступка не для войны с Крымом предлагается, — перебил его Веселицкий, — а чтоб сохранить и прочнее утвердить его независимость. Всем ведь известны неоднократные примеры беспредельной наглости и вероломства Порты против своих же единоверных народов!.. Хан должен понимать: если бы её величество восхотела захватить полуостров, то повелела бы не выводить отсель армию. Но моя государыня не желает этого. Не желает!.. И войска наши нужны для вашего благоденствия... Что же касаемо помянутых крепостей, то они избраны только из-за удобного местоположения к отражению и с моря и с суши турецких происков... Ну посудите сами, сможет ли крымское общество защититься собственными силами? Нет, не сможет!.. И история даёт тому многие доказательства. Вспомните хотя бы султана Мехмеда...
Веселицкий довольно грубо намекнул на завоевание Крыма турками. В 1475 году султан Мехмед II на 270 кораблях пересёк Чёрное море, высадил огромное войско и за считанные дни покорил Крым, заставив крымского хана платить дань.
...Абдувелли-ага не стал углубляться в дебри истории, сказал апатично:
— Народ не хочет русских войск. Хан послал меня донести эти слова до вас.
Веселицкий понял, что продолжать далее убеждать агу нет смысла: он лицо подневольное — выполняет указание хана. Но упускать возможность использовать его для достижения цели Пётр Петрович не собирался. Кинув на стол тугой кошелёк, он сказал благожелательно:
— Я надеюсь, что уважаемый ахтаджи-бей перескажет мои резоны его светлости. Без выполнения представленного требования я не могу приступить к трактованию прочих пунктов.
Абдувелли деньги взял.
Через день он пришёл снова и, улыбаясь, сообщил:
— Хан проявляет податливость к требуемой уступке. В ближайшие дни всё будет решено.
— Приятные слова — радостно слышать! — воскликнул Веселицкий и достал из сундука ещё один кошелёк...
Обещанные агой «ближайшие дни» растянулись почти на две недели. Веселицкий воспринял задержку как плохой знак, и не ошибся.
Появившийся 7 ноября Абдувелли, стыдливо отводя глаза, сказал уныло:
— Все духовные чины как защитители шариата и заповедей Корана находят уступку крымских мест противной нашей вере... А поскольку Россия многократно и публично объявляла, что не станет требовать от татарского общества ничего противного вере, то хан и диван на эту уступку согласиться не могут и просят крепости не требовать.
Веселицкий нахмурился. Он предполагал, что Сагиб-Гирей станет под разными предлогами оттягивать окончательный ответ, но совершенно не ожидал столь решительного отказа. Нахлынувшая волной злость затуманила голову, но не лишила разума и рассудительности. Стараясь скрыть раздражение, Пётр Петрович воскликнул назидательно: