Покорение Крыма
Шрифт:
Переводчик Семён Дементьев, прибывший наконец-то в Бахчисарай, посоветовал не отчаиваться и посильнее надавить на хана и его фаворитов.
— Слово бея, других Ширинов, конечно, весомо, — флегматично рассуждал Дементьев. — Однако окончательное решение принимает всё же самовластный государь Крыма — Сагиб-Гирей. Так требует закон... Джелал-бей особа, разумеется, влиятельная. Но даже самые захудалые и слабые государи не любят быть игрушкой в чужих руках. При наружном расположении и послушании они используют любой удобный случай, чтобы показать свою власть и волю. И я не думаю, что
Остаток ноября и весь декабрь Веселицкий посвятил укреплению прежних и завязыванию новых знакомств, выбирая в приятели людей влиятельных, способных оказать нажим на хана. Он побывал в гостях у хан-агасы Багадыр-аги, дефтердара Казы-Азамет-аги, здешнего каймакама Ислям-аги, близко сошёлся с племянником Сагиб-Гирея нурраддин-султаном Батыр-Гиреем, с кадиаскером Фейсуллах-эфенди, защитившим вместе с Шагин-Гиреем в начале года переводчика Маврова, познакомился даже с Олу-хани, восьмидесятилетней старшей сестрой Сагиб-Гирея, очень почитаемой всеми.
В непринуждённых беседах Пётр Петрович осторожно прощупывал новых знакомых, стараясь понять влияние дворцовой и прочей крымской знати на принятие важнейших решений. Теперь у него не было сомнений, что многие Ширины и значительная часть духовенства на уступку крепостей не пойдут. Однако не менее знатные и влиятельные нурраддин, кадиаскер, ахтаджи-бей проявили в своих речах некоторую податливость и вроде бы связывали будущее Крыма с российской протекцией. Именно их можно было использовать для склонения хана к уступке. Но для этого следовало умаслить фаворитов деньгами и подарками, а они, к сожалению Веселицкого, заканчивались...
Конец декабря выдался в Крыму непогожим: целыми днями моросил мелкий, словно пыль, дождь. На грязных улицах Бахчисарая расплылись огромные лужи. Сырой воздух пропитался острыми запахами дыма, навоза, прелого сена.
Зябко поводя плечами, Веселицкий грелся у очага, наблюдая, как слуга украшает мохнатую сосновую ветвь простенькими игрушками, вырезанными из цветной бумаги. Дементьев с прапорщиком Белухой, раздирая рты тягучими зевками, скучно перекидывались в карты. За стеной, в соседней комнате, кто-то из челяди, хрипло кашляя и причитая, звенел посудой, готовя ужин.
Заскрипевшая ржавыми петлями дверь впустила в дом караульного рейтара. Он стряхнул на дощатый пол мокрую шляпу и простуженно просипел:
— Там татарин... Просит принять.
— Кто таков? — не повернув головы, спросил Веселицкий.
— Да этот... как его... ахчибей. Говорит, что дело важное имеет.
Абдувелли-ага пришёл с ханским переводчиком Идрис-агой. Поприветствовав всех, он попросил Веселицкого о беседе с глазу на глаз; когда Дементьев, Донцов и слуга вышли, плотно закрыл за ними дверь, присел к столу, сказал вполголоса:
— Утром меня вызвал хан, допустил к руке и поведал, что хочет доверить мне тайну, которую я должен донести до вас. Но остерёг, чтобы она оставалась в эти четырёх стенах. Иначе я жизнью отвечу. Вот почему я попросил удалить лишних людей.
У Веселицкого слабой искоркой надежды ёкнуло сердце: «Неужто
— Что ж это за тайна, столь строго оберегаемая?
Абдувелли оглянулся на дверь — не подслушивает ли кто? — и так же вполголоса продолжил:
— Тайна такова... По давней летописи, когда татарская область была ещё вольной и независимой и на древнейших своих основаниях управлялась ханами гирейской породы, а с русскими государями пребывала в крепчайшей дружбе, почти ежегодно — в знак подтверждения оной! — от русских государей татарским ханам присылались подарки. И после присоединения Крыма к Порте возведённые от неё в ханы принцы крови продолжали в мирное время пользоваться таковыми правами. Нынешний хан Сагиб-Гирей отторгнулся от Порты, объявил себя российским приятелем и верным союзником и намедни в своём ханском достоинстве вашей королевой был подтверждён. Но он беспокоится: почему королева до сих пор не прислала регалии, подтверждавшие перед народом его ханство? И почему не пожаловала какой-либо денежной суммы?.. Хан просит прознать причины сей медлительности.
Слова аги разочаровали Веселицкого: он ошибся в своих предположениях. А услышав о подарках, мысленно ругнулся: «Дань мы вам, сволочам, действительно платили когда-то. Токмо теперь времена другие!..» И, подавляя растущее раздражение, сказал выразительно:
— Уважая доверенную мне тайну и внимая просьбе его светлости, я объясню помянутую медлительность. Но прежде хочу сослаться на слова, сказанные мне на прежних аудиенциях. Помните?.. Воля его светлости и всего народа состоит в оставлении просимых нами крепостей под крымским владычеством... Я предупреждал, что потом каяться станете! Теперь моё предсказание сбываться стало... Вы, кстати, сами говорили, что духовные чины против уступок. Вот и благодарите их! Своими неразумными советами и упрямством они только вред причиняют, нежели пользу.
Абдувелли-ага кисло покривил губы.
Веселицкий заметил это — прибавил голосу резкости:
— Я не хочу злословить напрасно, однако та же летопись показывает, сколько перемен произошло через духовных. Как часто, заботясь о вере, они забывали о собственном народе! Не они ли были главными виновниками стольким развратам, расколам, междоусобным браням и возмущениям, через кои многие тысячи людей безвинно пострадали, а государства приходили в упадок? Они!.. А коли это так, то сходно ли сим особам старые рассказы уважать и за незыблемые правила почитать?
Веселицкий встал, подошёл к полке, прибитой к стене у окна, взял оттуда толстую потрёпанную книгу.
— Они на статьи Корана упирают, поясняя своё упорство. Однако посмотрим, что в вашей святой книге пишется... — Он открыл Коран, нашёл нужную статью и, медленно водя пальцем по строчкам, сбивчиво прочитал: — Вот... «Не предвидя такой опасности, от которой конечная гибель обществу нанесена быть может, не соглашается на принятие представлений других народов, хотя бы оные и полезными казались, и тогда только, когда уже самая опасность предвидима и необходимость настоит, ибо нужда в таком обстоятельстве закон отменяет...» Отменяет!