Покорение Южного полюса. Гонка лидеров
Шрифт:
А Скотт тем временем принял командование партией, которая шла с пони. Сочтя, что Бродяга в «жалком состоянии», он остался позади группы вместе с Оутсом и Граном, чтобы ухаживать за больной лошадью, а Боуэрсу, Черри-Гаррарду и Крину пришлось самим пересекать море по льду. Это странно напомнило тот момент, когда четыре года назад Скотт оставил мостик «Албемарла» ради какой-то ерунды непосредственно перед столкновением с «Коммонвелс».
Скотт всю ночь провёл на ногах возле несчастного животного, явно позабыв о людях, собаках и пони, затерянных где-то в ледяной пустыне ради исполнения его приказа. Утром Бродяга умер. По словам скорбящего Скотта, было
так
Что ж, мы делаем всё, что можем, и опыт достаётся нам дорогой ценой.
Тем временем в проливе Мак-Мёрдо разворачивалось бесславное сражение со стихией. Двигаясь по поверхности льда, Уилсон вскоре услышал треск и понял, что лёд начинает раскалываться. Он немедленно повернул собак и бросился в сторону твёрдой земли. Но позади Уилсона примерно на расстоянии одной мили двигался Боуэрс, отвечавший за пони.
У Боуэрса был приказ Скотта идти по следам собак и его же предписание двигаться по маршруту вокруг мыса Армитэдж. Заметив, что Уилсон свернул, Боуэрс растерялся, не зная, как поступить, следовать за ним или придерживаться предварительно заданного Скоттом курса. В итоге Боуэрс выбрал последнее, поскольку приказ был получен от старшего по званию, успокоив себя мыслью, что Уилсон случайно сбился с пути.
Боуэрс не имел ни малейшего представления о льдах, но привык чётко исполнять приказы и потому слепо двинулся вперёд. Лёд, естественно, начал трескаться, что застало его врасплох. К счастью, люди и основная часть снаряжения были спасены, но все пони, кроме одного, утонули. Это стало логичным последствием невнятных приказов, буквального, но бездумного исполнения команд и профессиональной муштры, убивающей любое проявление инициативы среди младших по званию офицеров.
Скотт, конечно же, ничего этого не видел — он ухаживал за Бродягой.
Боуэрс взял всю вину за случившееся на себя, пытаясь найти утешение в размышлениях о фатализме:
Просто так должно было случиться. Шестью часами ранее мы могли бы пройти до хижины по твёрдому морскому льду. Несколькими часами позже мы могли бы увидеть открытое море, дойдя до кромки Барьера. Буран, который вывел из строя животных, смерть Бродяги, недоразумение с собаками — всё сошлось воедино… Пусть те, кто верит в совпадения, продолжают в них верить. Никто никогда не убедит меня в том, что это не простое совпадение. Возможно, в свете событий следующего года мы увидим, что означал такой явный удар по нашим надеждам.
Так закончилось «Великое путешествие по закладке промежуточных складов». Как известно, историю творят люди. И выводы — особенно по прошествии времени — становятся очевидными.
Тринадцать человек целый месяц боролись за то, чтобы доставить тонну запасов в точку, которая находилась чуть ближе, чем 80° южной широты. Из восьми имевшихся пони погибли семь. А между тем в Китовом заливе почти в конце сезона восемь норвежцев и пятьдесят собак за два месяца перевезли три тонны провизии на склад, устроенный ими на два градуса дальше. Даже без подобных сравнений результаты Скотта были откровенно плохими. Как отметил в своём дневнике Гран: «Наша партия раскололась, мы стали похожи на армию — потерпевшую поражение, разочарованную и безутешную».
Теперь, чтобы вернуться на мыс Эванс, Скотту надо было дождаться, пока замёрзнет море. До этого ему пришлось жить в хижине «Дискавери». Вынужденный ждать, он стал настолько угрюмым, нервным и возбудимым, что сделал невыносимой жизнь остальных людей. Положение ещё больше усугубилось, когда 14 марта прибыла геологическая партия Гриффита Тейлора. Теперь в тесном пространстве дома собралось шестнадцать человек. Тейлору хватило смелости заявить Скотту, что картографическая съёмка «Дискавери» была настоящим «позором», и сейчас за шесть недель работы он сделал больше, чем его предшественники за два года. Давление на слабую психику Скотта возрастало — новости об Амундсене, горькая истина, открытая ему Тейлором, всеобщее бездействие… Под влиянием происходящего 17 марта он снова потерял контроль над собой и устроил Грану публичную порку, обвинив его в том, что он — ленивый симулянт. Скотт так рассвирепел, что посвятил этой теме целых две страницы своего дневника. А закончил такими словами: «Остаётся одно — как можно скорее избавиться от его надоедливого присутствия».
По словам Грана, Скотт «был настроен не по-отечески». Конечно, бедный Гран подозревал, что лежало в основе вспышки капитана, но боялся высказать это прямо даже в своём дневнике. Как и большинство членов экспедиции, в трудной ситуации он обратился за помощью к дядюшке Биллу, как прозвали Уилсона. Они отошли подальше от дома 22 марта, сели бок о бок на валуне и, невзирая на сильный ветер, долго и серьёзно разговаривали.
— Мне кажется, что всякий раз, когда я открываю рот, Скотт вспоминает об Амундсене [сказал Гран Уилсону]. Похоже, я для него что-то вроде тени Амундсена…
— Вы не должны так думать [ответил Уилсон]. Скотт в ужасном положении. Но это естественно, ведь, по моему мнению, он думает, что Амундсен первым придёт к полюсу, разве что ему совсем не повезёт. Если это случится — Вы знаете сами — наша экспедиция будет похоронена. Не будь Амундсена, не было бы и такой угрозы.
Уилсон знал, о чём говорит. Он был рядом, когда у Скотта случился изнурительный приступ меланхолической депрессии. Никто даже не представлял, скольким Скотт — и вся экспедиция в целом — обязаны Уилсону.
Не могу выносить нашего ожидания здесь [писал Скотт]. Но таким же нетерпеливым я останусь и в главном доме. Так больно сидеть на одном месте и разглядывать тот ужас, в который превратился наш транспорт… а до полюса, увы, ещё так далеко!
Шаг за шагом я теряю веру в собак и ещё больше — в Мирса. Боюсь, ни он, ни кто-то другой не сможет двигаться с нужной нам скоростью.
Три недели, которые провели в Хат-Пойнте эти шестнадцать человек, оказались настоящим заключением. Бессистемную доставку грузов в Конер-Кэмп с использованием людей в качестве тягловой силы вынуждены были прекратить в конце марта, когда температура упала до минус 40 °C, сделав работу на открытом воздухе совершенно невозможной.
Через три недели Скотт дошёл до предела и, не слушая ничьих советов, настоял на своём решении перейти на мыс Эванс по тонкому осеннему льду. Его спутникам риск был очевиден, они понимали ненужность такого иррационального поступка. Местами лёд был тоньше четырёх дюймов. Он ещё не стал по-настоящему крепким. Во время шторма его могло унести в море. И снова неуправляемые эмоции Скотта затмили доводы разума. Скотт пошёл напролом. И оказался на волосок от гибели.