Покоренный "атаман"
Шрифт:
Самарин подходил к каждому — одному пожимал локоть, другому клал руку на плечо.
Это были ребята, с которыми он собрал, смонтировал не один десяток малых и больших электронно–вычислительных машин; с ними он объездил многие страны; осматривал, принимал, а затем транспортировал оборудование, купленное у капиталистов: устанавливал машины на отечественных заводах, в институтах, академических центрах. Эти ребята, как никто другой, могут судить об электронной технике в разных странах, о степени добросовестности фирм и компаний, о талантливости инженеров, создающих электронную технику. Они и сами конструкторы и изобретатели; каждый из них творит, доделывает, изобретает «на ходу», не оформляя патентов, не требуя вознаграждений. Они начинали работу техниками, слесарями — совсем молодыми людьми.
В углу пролета, у аптекарски чистого стола, придвинутого к окну, Самарин остановился, обнял за плечи двух молодых парней: Саню Кантышева и Петра Бритько. Кантышев — полный, круглоплечий парень — все эти дни сокрушался:
— Как же это, братцы?.. Самарина забирают…
Других спрашивал:
— Что будет с машиной?.. Пропадет Советчик диспетчера.
— Не пропадет, — успокаивали ребята. — Институт включит его в план, и машина встанет на все виды довольствия.
Теперь Кантышев молчал. Все трое смотрели на стол, на разложенные на нем части, узлы, детали портативной электронно–вычислительной машины, над которой бригада работала два года. Большая мечта Самарина — машина, призванная по замыслу ее создателя облегчить труд горняка. Она поступит на вооружение каждого диспетчера шахты. СД-1 — Советчик диспетчера — не значился ни в каких планах научно–экспериментальных работ, администрация Горного института знала о затее электроников, но всерьез ее не принимала. Впрочем, в цехе и в институте не было человека, который бы не относился с сочувствием к Советчику диспетчера. А когда машиной заинтересовались москвичи–физики, в цех пришел директор института Николай Васильевич Шатилов.
— Физики, говорите? Столичные?..
Директор коснулся толстым несгибавшимся пальцем проводника.
— А что ж тут их, извините, могло заинтересовать?
— Оптимализм схемы, — важно сказал Кантышев.
Самарин неодобрительно взглянул на друга, мол, дуришь, Санька. Пояснил директору:
— Простота и надежность им по душе пришлись, Николай Васильевич.
Шатилов гладил серебристый бок ящика.
— Простота, говоришь? Одной–то простоты им, наверное, мало. Она, твоя машинка, как мне доложили, и «памятливая» будет, и «проворная». Ну–ну, дай–то бог.
Похлопал головную часть машины, сказал стоявшему тут же начальнику цеха:
— Материалы–то где берут? — Покупают, Николай Васильевич, на свои деньги. Вот только листы металлические я выдал им из рационализаторских фондов.
— А мог бы не только листы. Из сэкономленных материалов, конечно.
Самарин создавал машину не один, он был ее принципиальным творцом. Кантышев разрабатывал «память» Советчика диспетчера. В бригаде Кантышев был специалистом по звукозаписывающим устройствам, и в этой части никто с ним не мог соперничать. Петя Бритько занимался датчиками информации. Петр не был здоровяком, как друг его Александр, — наоборот, и неброским видом своим, и робостью походил на московского физика Пивня. У них и очки были одинаковые — пластиковые, с черным верхом и бесцветным низом. Как и Пивень, Бритько часто бывал на шахтах. Он излазил десятки лав и штреков, работал крепильщиком, забойщиком, сидел у пульта многоканатной подъемной машины, ездил в кабине подземного электровоза. Нередко поздними вечерами он приходил к Самарину домой, выкладывал перед ним все новые и новые варианты датчиков. По его замыслам, они должны были «просматривать» и «прослушивать» каждый уголок шахты. Где–то вздуло почву и прогнуло рельс — радиолуч, или фотоэлемент, или светочувствительный сейсмограф — мгновенно пошлют сигнал электронному диспетчеру, а он из многих вариантов выберет единственно правильное решение и сообщит о нем дежурному инженеру. Самарин и Бритько хотели видеть шахту полностью автоматизированной, они мечтали о безлюдной выемке угля. Бритько был первым помощником Самарина. Он любил подумать вслух:
— Андрей, да ты только представь нашу машину в работе. В бескрайней степи, точно маяк в море, стоит высоченная башня. Вся она из белого мрамора, вся горит и светится на сотни километров вокруг. Это наш электронный диспетчер — он уже не советчик, а диспетчер — включает и выключает угледобычные машины, посылает под землю воздух, дает сигнал передвижным крепям, включает моторы электропоездов. И уголь идет на–гора.
Сотни тысяч тонн! Миллионы!..
— Но позволь, а зачем же башня? — спрашивал Самарин. — Да еще из белого мрамора?
— Нет, нет, не мешай. Именно башня. Пусть видят все машину. Пусть все знают, как далеко шагнул человек, как высоко взлетела его мысль. Космос — что! Там пустота. «Летите, в звезды врезываясь!..» А попробуй под землей, в толще глубин. Сквозь гранитную твердь не разлетишься. «Атамана» голыми руками не возьмешь.
Да, «Атаман» не дает покоя Самарину. Самый трудный, непокорный пласт Донбасса не однажды снился Андрею.
Впервые Андрей встретился с «Атаманом» на «Зеленодольской» — крупнейшей шахте центрального Донбасса. В какой–то из лав оголился электрический провод, и током убило двух горняков. Андрей вошел тогда в состав технических экспертов. Комиссия сделала анализ: причин несчастного случая, написала техническое заключение. Но для Андрея мало было указать причину несчастья. «Нельзя ли оградить горняков от токов утечки?» — задавал он себе вопрос. А через год нашел ответ: сконструировал электронный прибор АКУ — реле утечки, автоматический контролер. Как только в шахте оголится провод — реле сообщит, где неисправность проводки. Совнархоз одобрил АКУ, приказал институту изготовить несколько опытных экземпляров. Один из них установили на «Зеленодольской».
Так и познакомился Самарин с «Атаманом». Изучая схему электропроводки на шахте, Андрей лазил по лавам, забирался в потаенные уголки подземелья. «Атаманом», «Чертом» называли горняки пласт, падавший почти отвесно. Многое тут делалось вручную. В одной только лаве работал комбайн, в остальных татакали отбойные молотки. Тогда Андреем завладела мысль: сделать для горняков электронный Советчик диспетчера.
Пусть машина возьмет на себя немногие операции: погрузку угля в вагонетки, подачу транспорта, включение–выключение подъемной машины… Пусть немного, самую малость, но, как говорят, лиха беда начало.
Идея электронного диспетчера завладела Андреем. А тут еще москвичи его подогрели. Они появились в институте неожиданно. Физик Пивень и специалист–электроник, большелобый седой мужчина — его фамилию никто не запомнил. Он был в институте лишь несколько дней. Изучал чертежи самаринской машины, рылся в каких–то справочниках и что–то записывал себе в блокнот.
Потом уехал. Остался Пивень. Этот ничего не спрашивал и не записывал. Днем он в институте не появлялся, а вечером, когда Самарин, Петя Бритько и Саня Кантышев, оставшись после работы, выкладывали на стол чертежи, панели, механизмы своего СД-1, к Самарину подходил Пивень и просто, как будто они давно работали вместе, говорил:
— Я вам помогу.
Вначале Андрей окидывал его откровенно недоуменным взглядом.
Бритько однажды сказал москвичу:
— Сверхурочные нам не платят.
— Я знаю, — сказал Пивень.
В другой раз Кантышев сообщил: — И вообще, наши дела любительские.
— Знаю, — улыбнулся Пивень.
Москвич являлся в цех аккуратно, в один и тот же час. Подсаживался к столу, помогал ребятам наматывать катушки, паять клеммы, зачищать пластинки. Бритько и Кантышев работали до восьми–девяти, Самарин иногда задерживался до одиннадцати, и столичный физик оставался с ним до конца.
Пивень получал из московского института небольшие посылочки — в них были образцы новых сверхчистых проводников. Московский ученый испытывал их в узлах самаринской машины. Но результаты были неутешительны. Самарин сочуствовал своему другу.
— Тут все дело в схеме, это она несовершенна, — говорил Самарин москвичу, когда, закончив работу, они шли по чисто подметенным и вымытым степнянским улицам. Пивень обыкновенно молчал, было видно, что он не принимает всерьез предположений Андрея. Московский физик не хвалил схему самаринской машины, только однажды как бы между прочим заметил: «Наши ребята знают, что они делают». Под «нашими ребятами» он, очевидно, подразумевал специалистов–электроников своего института и прежде всего того, большелобого.