Покоренный "атаман"
Шрифт:
Я вылетаю Шатилов».
— Слыхал?.. Будьте вместе с Самариным, — он тоже вылетает. Нет уж, меня увольте. Я нездоров. Ты, Андрей Фомич, иди, я тебе и адрес дам, и расскажу, как добраться до комитета, а я не поеду. Боюсь, расшумлюсь там и разные неприятности навлеку на институт. Вы один справитесь. Смотри там по ходу дела: если нужно что — подскажи директору. Только о нашей затее с книгой — ни гу–гу. Не спугнуть бы. О чем другом — говорите, о книге — ни–ни. Так ты сходи на совещание, а я в издательство поеду, наши дела делать. Об институтских пусть директор болеет. Он всему делу голова — ему и карты в руки.
В голосе его звучала добродушная шутливость:
— Ты молодой — помни: кто везет, того и погоняют. Наука любит простофиль вроде вашего Каирова. С тех пор как я себя помню, я тяну почти весь институт. Все видят, что могу, — и валят. Чем больше могу, тем больше валят. Но довольно! Лошадь отработала свое, и ей пора сбавить ход. Свалю с плеч «Атамана», тогда мы будем отдыхать.
Борис Ильич любил говорить о тяготах жизни, особенно если рядом был внимательный слушатель.
— Борис Ильич, дайте мне адрес Комитета, — попросил Самарин.
Каиров вырвал из блокнота листок, написал адрес.
— Не помню точно комнату, но кажется, семьсот двенадцатая. Это и есть конференц–зал.
Назавтра в назначенный час Самарин был в Комитете. Нашел нужную дверь, над которой красовался глазурованный кружочек с золотой цифрой «712».
До начала совещания оставалось двадцать минут. В риоткрытую дверь Андрей увидел Шатилова в окружении незнакомых людей.
Андрей прошел дальше по коридору, он считал неудобным быть в кругу незнакомых людей и решил уединиться в укромном месте. Подошел к окну.
— Вы на совещание? — спросил Андрея подошедий старичок с седенькой бородкой и черным портфелем.
— Да, я из Степнянска.
— Не из лаборатории ли Каирова?
— Совершенно верно.
— Слыхал, слыхал… Будем знакомы: профессор Ладейщиков. Приятно, знаете, встретиться, приятно. Я хоть всю жизнь на другом полюсе был, но теперь уступаю вам и поздравляю. Струговый агрегат побил — ваша взята, я человек честный, упираться не стану. Струг — значит, струг. И людей меньше — почти безлюдная лава, только таким агрегатом и возьмешь «Атамана». Мы ведь два года обсуждали, до хрипоты спорили: стругом его брать или комбайном? Каиров молодец!.. Он нам всем нос утер. В последней своей статье все по полочке он разложил, очень доказательно убедил…
Самарин вспомнил недавний переполох в институте из–за статьи Каирова. Ее напечатали в журнале «Уголь». Самарин прочел статью и нашел ее содержательной, но в кулуарах института Каирова обвиняли в плагиате. Говорили, чтo Леон Папиашвили подготовил статью по отчетам всех лабораторий института и что Каиров якобы не имел никакого отношения к стругам, а выдал результаты исследований институтских лабораторий за свои собственные. В институте создалась группа ученых, преимущественно молодежь, они хотели писать жалобу на Каирова, но кто–то их утихомирил, и конфликт погас. Впрочем, Самарин знал обо всем этом понаслышке, поэтому не мог сказать профессору ничего вразумительного.
— «Атаман» покорится! — продолжал профессор, отмеривая шаги у окна. Потом подошел близко к Андрею, заговорил горячо и прерывисто:
— Я ведь, молодой человек, тридцать лет в Донбассе, как медный котелочек, отбухал. Еще с обушком да с молоточком… А теперь в науку ударился. Преимущественно занимаюсь теоретической разработкой органов резания. На «Атаман» вы лавиной двинулись. Москвичи комбайн предлагали, а вы — струговый агрегат. Если хотите, тут налицо знамение времени, штрихи эпохи, тут вам борьба нового со старым.
В коридоре раздался девичий звенящий голосок:
— Пожалуйста, заходите!
Профессор говорил и на ходу, но Самарин его уже не слушал. У входа в зал толпилось много людей. Посредине возвышался сутулый старик с шапкой белых, подстриженных под горшок волос. «Терпиморев», — узнал его Самарин. Академик был предметом всеобщего внимания: к нему жались, с ним старались заговорить, он походил на человека, которого долго ждали и который наконец появился ко всеобщему удовольствию. Кто–то, протискиваясь к нему, все хотел с ним заговорить: «Петр Петрович!.. Петр Петрович!..» Но желающего заговорить с Петром Петровичем оттеснял в сторону маленький толстенький человек с выпуклыми разноцветными глазами. Роскошная черная шевелюра его приходилась по пояс Петру Петровичу, и было смешно видеть их вместе. Но вместе они были все время. И когда вошли в зал, направились к столу, накрытому голубым сукном, черный человек не отставал от Петра Петровича. Только теперь в зале, когда люди, окружившие Петра Петровича, разошлись по креслам, Андрей понял, что человек с шевелюрой — близкий сотрудник академика: его референт или ответственный работник Комитета. Вместе с академиком он прошел к столу и сел с ним рядом. Вынул из папки какие–то бумаги, пододвинул Петру Петровичу. Академик не торопился. Из нагрудного кармашка клетчатого серого костюма достал розовую тряпочку, долго протирал ею очки, время от времени поднимал их на свет, щурясь, смотрел в них, точно искал дефекты.
К Андрею подошел Шатилов.
— Где Каиров? — спросил директор института, оглядывая ряды сидящих людей.
— Он болен, Николай Васильевич. Не придет.
— А-а, черт!..
Шатилов раскрыл портфель, зашуршал бумагами.
Андрей не понимал тревоги директора, не знал, что к отчету Шатилов не готовился — он надеялся на Каирова. Кому лучше знать дела автоматиков, как не ему, Каирову? — Кто сидит рядом с академиком? — наклонился Андрей к Шатилову.
— Ах, это, — сказал Шатилов после минутного молчания. — Так это же Соловей — помощник академика.
— Я так и думал, — проговорил Самарин, откидываясь на спинку сиденья. Соловей для него словно бы перестал существовать. Он теперь смотрел на одного академика. И думал: «Старый. А там, на море, работал проворно».
Фотографии академика Самарин видел в учебнике. Портрет Терпиморева висит в институтском вестибюле. Живописец изобразил ученого молодым, а здесь он глубокий старик. Андрей смотрел на него, как на бога. Терпиморев — ученый с мировым именем, он разработал принципы электронных машин, создал целую школу советских электроников. Самарин знает труды Терпиморева не по заглавиям книг, а по существу. Задавшись целью создать Советчик диспетчера, Андрей прежде всего проштудировал книги Терпиморева. И может быть, академик за свою жизнь еще не знал ученика, столь добросовестного и прилежного, как Самарин.
— Коллеги!.. — заговорил академик. — Минуточку внимания. Я не задержу вас долго.
Голос у него грубоватый, грудной; он точно незлобиво, себе под нос бранил шалунов.
— Госплан просил дать рекомендации… Товарищи хотят знать, нужна ли новостройкам Донбасса — я имею в виду шахты на крутых пластах, — так нужна ли этим шахтам электроника? Машины, приборы. И если нужны такие машины, то сколько машин, какого класса, на каких заводах разместить заказы.
Академик обвел взглядом сидящих в зале, но Соловей потянул Петра Петровича за рукав, что–то сказал на ухо, после чего Терпиморев обратился к Шатилову: