Покоренный "атаман"
Шрифт:
— Горнякам нужно электронно–вычислительное устройство, способное накапливать большую информацию, — заговорил Самарин, продолжая смотреть в окно, — с огромным диапазоном действия.
Может быть, в эту минуту Андрей представил Советчика диспетчера, соединенного со схемой москвичей, может быть, именно сейчас перед ним замелькали зеленые, красные, синие огоньки главного пульта… Шахта — не завод, не фабрика, где станки годами стоят на месте, а над ними горят неоновые огни. В шахте все находится в постоянном движении, даже кровля, стены — все меняется на глазах. Из–под рельсы лезет проклятый «дутик» — дующие почвы, из–за металлической фермы льется вода. О кровле и говорить не приходится, она постоянно осыпается, обрушивается — поспевай только закреплять… На шахте надо иметь машину, способную учитывать быстро меняющуюся обстановку. Или мы должны создать такую машину, или смириться с мыслью, что труд шахтера и в будущем останется тяжелым.
— А как в Америке? Там тоже нет таких машин? — с усмешкой спросил Соловей.
— Да, нет. Все электронно–вычислительные аппараты, созданные до сих пор человеком, реагируют на сигналы, повторяющиеся в определенной и логической последовательности. В шахте же все меняется неожиданно, по своим, зачастую непознанным законам…
Кто–то подал голос из зала:
— Петр Петрович, надо послать на шахту людей.
Мы давно собирались создать группу…
— Товарищи! — перебил его громкий бас. — Человеку плохо!..
Люди кинулись к Шатилову. Подбежал и Самарин.
— Скорую помощь! — приказал академик.
И Андрей бросился в коридор к телефону.
Очень быстро приехала скорая помощь, но было поздно. Шатилов умер на руках у незнакомых людей. Когда его, накрытого простыней, уносили на носилках, академик как–то неловко взмахнул рукой, сказал:
— Вот она — жизнь!..
И о том, что умер Шатилов, и как «глупо» выступал на совещании Самарин, Борис Ильич узнал немедленно: ему из Комитета позвонил Соловей.
Борис Ильич положил телефонную трубку, в волнении стал ходить по номеру. (Он только что пришел из магазина и не успел еще осмотреться.)
О Шатилове не думал. Его беспокоила речь Самарина на совещании.
— Заварил, идиот, кашу!.. Такое наплел, будто мы ничего и не делаем. Теперь не избежать беды. Приедут столичные бездельники, начнут копать, выискивать — перетряхнут всю лабораторию, настрочат акт… О-о!.. Медведь с глазами младенца. Дернуло меня послать его на совещание!..
Глава пятая
1
За длинным столом–верстаком сидел Самарин. В одной руке он держал паяльник, в другой катушку, напоминающую и размером, и формой ниточную шпульку.
По краям катушки торчали оголенные медные проводки. Андрей припаивал их к панели. Разогретый кончик паяльника он подолгу держал в канифольной кашице; она плавилась, испуская дым и копоть, паяльник елозил Зло металлическому дну коробочки. Работу исполнял механически, мысли его блуждали далеко.
Вчера вечером, едва он только приехал с аэродрома, позвонил Марии.
— Как ваша поездка? — спросила Маша.
— Да так… съездили.
Андрей хотел сказать: «Директора института в Москве оставили… Навсегда…», но тут же подумал: «Заем это ей?.. Незачем и ненужно…»
Сказал:
— Смотрел передачу с вашим участием. Нам понравилось. Особенно Перевощикову. Надеюсь, вы не забыли бедного страдальца?..
— Нет, зачем же. Судя по вашим рассказам, он славный парень, ваш Перевощиков. Передайте ему привет. Пусть приходит в театр.
Андрей машинально оделся, вышел на улицу. Остановился у афиши. «Твой бедный Марат» — кричали аршинные буквы. А внизу фамилии артистов. «Заслуженная артистка республики М. П. Березкина».
— Заслуженная, — вслух повторил Андрей. И неспешно отправился дальше.
В лаборатории к нему подошел Папиашвили и с едва уловимым злорадством сообщил: — На две недели придется отключиться от дел.
Папиашвили кивнул на паяльник и катушки.
— Как? — не понял Андрей.
— Лаборатория будет готовить отчет. Ждем комиссию из Москвы.
— А я при чем? — снова не понял Андрей.
Папиашвили ехидно ухмыльнулся:
— Решение в Москве принималось. Там, по слухам, было совещание — будто бы кто–то из наших выступал. Теперь вот отчитывайся. А отчет, сами понимаете, штука серьезная. Скажут: сиди месяц над бумажками, и будешь сидеть. Дело не шуточное.
Папиашвили привлек за руку Андрея, доверительно сообщил:
— Сворачивать будут электронику. Совнархоз бумагу в правительство отправил: дескать, работы по электронному оборудованию новых шахт закончены.
— А как же Советчик диспетчера? — Полагают, что он в основном готов.
— А опыты как же?
— Какие опыты?.. А-а, это те, которые столичный институт проводит? За них пусть у москвичей голова болит. Прошел слух, что Москва большую группу ученых сюда пришлет. Наверное, и вы к ним отойдете со своей… алхимией.
Папиашвили показал на густую вязь проводников, над которыми склонился Самарин.
— Так давайте, — продолжал Леон, — убирайте катушечки–квадратики. Я вам «Папку входящих» принесу. Будете выборку…
— Не нужна мне «Папка входящих». Некогда мне.
Самарин повернулся к Папиашвили спиной и продолжал паять. Он хоть и не знал, какую «мину» готовит для него Каиров, но предчувствовал большие осложнения. Еще там, в Москве, Андрей понял истинные цели Каирова. Ему нужна не столько машина, сколько шум о ней. А машины пока нет — по крайней мере, той, которую требуют от него москвичи.
Андреем начинало овладевать сомнение: «Правильно ли я поступаю, что вожусь с москвичами?.. Не будь их опытов, их переменчивых, часто непоследовательных требований, я бы давно завершил работу и предъявил советчика диспетчера к сдаче. Все свои первоначальные замыслы я выполнил: СД-1 получился даже лучше, чем предполагалось; он будет считать уголь, выданный на–гора, следить за режимом работы подъемных механизмов, подскажет диспетчеру, сколько и куда надо поставить вагонов… Маленькая машина, состоящая из пяти блоков!.. И возле нее — один дежурный электроник. Предъявляй к сдаче, и — муки позади. Оформляй авторское свидетельство, получай вознаграждение…»