Покоритель джунглей
Шрифт:
— Кто послал тебя сюда шпионить за нами?
Факир покачал головой и не произнес ни слова.
— Ты напрасно пытаешься скрыть его имя, — продолжал Сердар, — мы его знаем, это Кишнайя, предводитель тугов в Меваре.
При этих словах индус с любопытством и удивлением взглянул на собеседника. Присутствующие заключили из этого, что Кишнайя, как обычно, действовал исподтишка и не подозревал, что о его присутствии известно.
— Посмотри на нас хорошенько, — продолжил допрос Сердар. — Ты знаешь всех, кто здесь находится?
— Нет, — ответил факир, внимательно оглядев всех по очереди.
— Ты можешь в этом поклясться?
— Клянусь Шивой, карающим клятвопреступников.
— Значит, ты нас не знаешь, тебе не за что нам мстить, и ты согласился служить человеку из самой презираемой в Индии касты, чтобы выдать нас ему?
Индус ничего не ответил, но было видно, что он борется с сильным волнением.
— Я думал, — продолжал Сердар, — что факиры посвятили свою жизнь служению богам и среди них не найдется ни одного, который согласился бы стать шпионом грабителей и убийц.
— Рам-Шудор не шпион, Рам-Шудор никогда не делал зла, — угрюмо ответил индус, — но у Рам-Шудора есть дочь, она была радостью его дома, и сегодня старая Парвади оплакивает свою дочь Анниаму, которую туги похитили, чтобы принести ее в жертву во время следующей пуджи. Рам-Шудор ослаб духом, когда Кишнайя пришел и сказал ему: «Сделай это, и тебе вернут дочь». И Рам-Шудор сделал то, что велел ему Кишнайя, лишь бы старая Парвади не плакала больше, лишь бы ему вернули Анниаму.
Рыдания перехватывали голос факира, по лицу его струились слезы. В гроте воцарилось глубокое молчание. Закаленные в боях люди, сотни раз жертвовавшие жизнью на полях сражений, почувствовали, как их охватывает волнение, они испытывали бесконечную жалость и сострадание к отцу, оплакивавшему дочь, забывая, что этот человек хотел предать их. Сердар заговорил снова, стараясь, чтобы голос его звучал сурово:
— Итак, ты признаешь, что нашими жизнями ты хотел расплатиться за жизнь дочери. Какого наказания ты заслуживаешь за это?
— Смерти, — ответил индус, к которому вернулась его уверенность.
— Ну что же, ты сам вынес себе приговор.
Потом, бросив на друзей многозначительный взгляд, Сердар добавил:
— Даю тебе пять минут, чтобы приготовиться к смерти.
— Спасибо, сахиб, — сказал факир без всякой рисовки, — я хотел бы только попрощаться с моими бедными зверями. Они всегда были мне верны и так любили Анниаму!
— Так-так, вот и началось! — воскликнул Барбассон по-французски, чтобы индус не понял его. — Вот и начались всякие фокусы, чтобы позвать на помощь пантер, а затем удрать. Ах, Боже ты мой, это было слишком прекрасно, право слово, уж слишком, он даже древних обскакал, клянусь честью, я чуть было не разрыдался.
— Вы ошибаетесь, Барбассон, — резко бросил ему Рама-Модели, — вы не знаете моих соотечественников. Этот человек решил умереть и не попытается бежать.
— Э-э! Хотел бы я проверить ваши слова, да уж слишком это опасное дело.
— Что ты скажешь, Рама? — спросил Сердар, слегка колеблясь.
— Я ручаюсь за него, — просто ответил заклинатель.
— И я тоже, — добавил Нариндра.
Нана-Сахиб кивнул в знак согласия.
Встретив такое единодушие, Сердар уступил.
— Если все удастся, а я начинаю в это верить, у нас будет прекрасное пополнение.
Он сделал факиру знак следовать за собой и направился к выходу во внутреннюю долину, где остались пантеры, приказав Сами быть вблизи с оружием в руках, ибо Сердар не хотел стать жертвой своего великодушия.
Последовавшая затем сцена была поистине удивительной. Рам-Шудор, выйдя за порог пещеры, позвал животных, резвившихся в долине. Пантеры примчались на его зов и осыпали хозяина ласками. Радостно вскрикивая и мурлыча с невыразимой нежностью, они лизали ему руки и лицо, катались у него в ногах, вскакивали, одним прыжком перепрыгивали через него, делали вид, что хотят убежать, затем возвращались, запыхавшись, снова ложились у его ног, вымаливая взглядом новые ласки, которыми их щедро одаривал факир.
— Я взял их совсем маленькими, — сказал он Сердару, — от одной матери. Они были еще слепые, а когда они начали ходить и играть, то принимали меня за мать и кричали, если я оставлял их одних. Они никогда и никому не сделали ничего дурного, возьмите их в возмещение за то зло, которое я хотел вам причинить… Вот и все, я готов.
— Хорошо, — сказал Сердар, заряжая револьвер.
— О, не здесь, мои звери разорвут вас, если увидят, что я упал рядом с вами.
— Тогда войдем в пещеру, и им ничего не будет видно.
Они вернулись в пещеру, и скала тотчас закрылась за ними, теперь уже пантеры не могли защитить хозяина.
— Ну, Барбассон, вы убедились? — спросил Сердар.
— Честное слово, это выше моего разумения. Как говорится, надо было увидеть, чтобы поверить.
Рам-Шудор ждал.
— Итак, жизнь твоя принадлежит нам, — сказал ему Сердар.
— Да, вам, — просто ответил индус.
— Так вот, мы сохраним ее тебе, и поскольку живой ты нам будешь полезней, чем мертвый, мы предлагаем тебе служить нам до тех пор, пока ты будешь нам нужен.
Факир, который готовился к роковому выстрелу, не верил своим ушам. До сих пор он держался с поразительным хладнокровием, но теперь вынужден был прислониться к стене, чтобы не упасть в обморок.
— Вы оставляете мне жизнь?
— При условии, что ты будешь верно служить нам.
— Я буду вашим рабом.
— Знай, что мы сумеем вознаградить тебя за твои услуги: пуджа Кали состоится только через пять недель, до этого мы накажем Кишнайю и вернем тебе дочь.
— Сахиб! Сахиб! Если вы сделаете это, Рам-Шудор станет вашей тенью, он будет смотреть вашими глазами и думать вашей головой!.. Он будет поклоняться вам, словно божеству, ибо великий Ману сказал: «Тот, кто умеет прощать, близок к богам».