Покоритель джунглей
Шрифт:
— Хорошо, я согласен сопровождать тебя.
— Дай мне обещание.
— Какое?
— Что бы ты ни видел или ни слышал, поклянись мне не вмешиваться.
— Значит, это так серьезно?
— Я хочу спасти Сердара!
— Даю слово.
— А теперь, что ты хотел мне сказать?
— Мне остается только уйти, Нариндра. Наши с тобой мысли совпали. Я так же, как ты, считаю, что Сердар собирается погубить себя навеки, без всякой пользы для дела революции, которое Нана так плохо защищал. Но я напрасно ломал себе голову, не находя никакого выхода…
— Итак, до вечера. Если я не проснусь сам, ибо за последние двое суток у меня не было ни минуты отдыха, разбуди меня, как только Сердар уйдет.
— Договорились. Пусть Индра, бог сна, пошлет тебе счастливые предзнаменования!
Глава VI
Свидание Нариндры и Рамы с Нана-Сахибом. — Бурный разговор. — Страшная клятва. — Нана освобождает Покорителя джунглей от данного им слова. — Приготовления к отъезду. — Непонятная остановка. — Снова шпион Кишнайи.
В тот же час, когда Сердар совершал, как обычно, осмотр озера — этой мерой предосторожности он никогда не пренебрегал и не передоверял ее никому другому, — он попросил Барбассона и Барнетта сопровождать его. Накануне он понял, что для управления лодкой требовались два человека — один у руля, другой — у мотора, поэтому в случае тревоги ему понадобилась бы помощь.
Сердар был еще печальнее и угрюмее, чем обычно. Утром, уступив великодушному порыву, он поклялся не покидать Нана-Сахиба до тех пор, пока принц не будет в полной безопасности. Он не сожалел об этом, ибо приписывал неосторожности родных новые меры, предпринятые вице-королем, чтобы захватить изгнанника. Но свой долг он выполнял не без горьких душевных мук. Он не скрывал от себя, что рухнули его мечты о счастье, которые он вынашивал в течение нескольких месяцев, его надежда восстановить доброе имя, обрести очаг и привязанность близких… Он рисковал потерять любовь сестры, которая спешила в Индию, чтобы обнять его. Каково же будет ее разочарование, когда она узнает, что он не внял ее мольбам, что он один продолжает бессмысленную, а после амнистии и преступную борьбу с правительством, в данном случае проявившим великодушие. Каково же будет горе его дорогой Дианы, когда она увидит, что ее брат глух к доводам сердца и рассудка. Вместе с тем разве он не исполнил долг, приготовив это убежище для Наны и привезя его сюда после того, как помог ему бежать? Неужели до конца своих дней он будет зависеть от капризов принца? О, еще накануне он был свободен, он мог уехать куда угодно. Нана просил его только об одном: найти какой-нибудь дальний остров и перевезти его туда на «Диане». Предполагалось, что все это произойдет позже, после того, как Сердар встретится с родными и добьется отмены несправедливого приговора. И вот, увлеченный своей рыцарской натурой, он связал себя клятвой, не позволявшей ему даже встретить сестру, ибо для этого он должен был сложить оружие, что теперь оказалось для него невозможным.
Вместе с тем не было ничего позорного в том, чтобы покориться. Когда борьба закончена, когда нет больше ни армии, ни регулярных частей, закон победителя есть закон. В этих условиях отказ подчиниться равносилен тому, чтобы объявить себя разбойником с большой дороги. Жизнь Нана-Сахиба больше не была в опасности, более того, в случае чего пощадят его одного, а всех остальных повесят. Не был ли их отказ повиноваться неслыханным безумием, которое никто не поймет?
Странно, что Сердар мало-помалу пришел к тем же выводам, что Нариндра и Рама; это доказывает, что логика имеет свои непреложные законы. Нана отказался сдаться, пусть, это его дело, пока борьба продолжалась в обычных условиях, верность ему была делом чести. Но как только англичане объявили, что непременно сохранят жизнь вождю восстания, но повесят любого, кто не сложит оружия, со стороны Наны было низостью держать возле себя горстку верных ему людей, которые неминуемо должны были кончить свою жизнь на виселице, тогда как сам принц рисковал только тем, что стал бы пенсионером англичан.
Разумеется, в своих размышлениях Сердар не заходил так далеко, у него было слишком высокое понятие о чести, чтобы рассуждать подобным образом, но он чувствовал, не желая себе в этом признаться, что на месте Нана-Сахиба вел бы себя по-другому, так, чтобы его нельзя было упрекнуть в эгоизме.
Несчастный долго прогуливался по долине, внутренне страдая и борясь с собой. Наконец, как обычно, он подавил в себе обуревавшие его чувства и, отбросив бесполезные сожаления, принял твердое и бесповоротное решение.
— Жребий брошен, — сказал он себе. — Слишком поздно, я поклялся и сдержу слово.
И он велел Барбассону и Барнетту отправиться к шлюпке. Едва они отплыли от берега, как Нариндра и Рама отправились к Нана-Сахибу.
— Что вам угодно? — спросил принц, приподнявшись на диване, удивленный тем, что они вошли без обычного предупреждения.
— Нам надо поговорить с тобой, Нана, — ответил Нариндра, — а так как разговор должен остаться между тобой, Рамой и мной, мы ждали отъезда Сердара.
— Что произошло? — спросил принц, заинтригованный торжественным видом маратха.
— Перейду сразу к делу, — продолжал Нариндра. — Мы пришли просить тебя освободить Сердара от клятвы, которую в порыве чрезмерного благородства он дал тебе сегодня утром, тем самым подписав себе смертный приговор. А твоя (он хотел было сказать «особа», но спохватился), а твоя свобода не стоит жизни такого человека.
— По какому праву вы явились ко мне? — высокомерно спросил принц.
— Ах, по какому праву? — живо перебил его Нариндра. — Не будем тянуть, у нас нет времени, вот оно, мое право.
И он направил на Нана-Сахиба револьвер.
— Вы хотите убить меня?
— Нет, но придется, если ты будешь упорствовать. Тем самым я спасу жизнь шести человек, дело того стоит.
— Как вы смеете обращаться так с потомком Великих Моголов?
— Я тоже царской крови, Нана, и род мой древнее твоего, но не будем спорить: ты в моей власти, и я этим пользуюсь.
— Что вы от меня хотите?
— Я уже сказал тебе, но могу объяснить более понятно. До амнистии, объявленной англичанами, все мы могли опасаться как за твою, так и за нашу жизнь, мы защищали бы тебя до последней капли крови. Но теперь ситуация изменилась. Англичане обязались пощадить тебя и назначить пенсию, приличествующую твоему рангу, тогда как нас, если мы не воспользуемся амнистией, ждут три сажени веревки, позорная смерть воров. Поэтому, как ты мог заметить, ни я, ни Рама, мы не присоединились к клятве, данной тебе европейцами.
— Да, действительно, я это заметил.
— Но нам этого недостаточно. Ты можешь поступить, как тебе угодно, с двумя другими, но Сердара мы поклялись спасти, даже против его и твоей воли. С твоей стороны, Нана, будет неслыханной низостью, если в один прекрасный день, а так оно и случится, ты отправишься в Калькутту и будешь жить там во дворце на золото англичан, в то время как по твоей вине повесят подлинного героя войны за независимость. Поэтому сегодня же вечером, когда он вернется, ты позовешь его и, освободив от клятвы, прикажешь ему ответить на зов сестры, потребуешь от него сделать все необходимое, чтобы восстановить свою честь и занять подобающее место в обществе. Ты сможешь добавить, что, когда он осуществит все задуманное, только тогда ты согласишься принять его помощь, но не для того, чтобы сражаться с английскими войсками, а чтобы перевезти тебя на борту «Дианы» в какую-нибудь далекую страну, где ты будешь жить спокойно, в окружении твоих богатств.
— Я понимаю, в чем тут дело, — горько улыбнувшись, сказал Нана-Сахиб, — под предлогом спасения Сердара вы хотите обеспечить собственную безопасность.
— Ах, как плохо ты нас знаешь, Нана! Так слушай. Рама, произнеси за мной следующие слова: «Я, Нариндра, клянусь моими предками, клянусь страшной клятвой, что если Нана-Сахиб выполнит в точности то, о чем я его прошу, я буду защищать его до самой смерти в случае, если он сам предпочтет славный конец английскому плену».
— И вы сделаете это? — воскликнул пораженный На-на-Сахиб.