Покорители студеных морей. Ключи от заколдованного замка
Шрифт:
Засмеялись новгородцы, засмеялись, заулыбались иноземные купцы. А англичанин продолжал:
– Мы все хотим, чтобы новгородцы торговали по-прежнему, по старине. Здесь у вас сходятся товары с востока и с запада, и путь морской для всех купцов должен быть свободен.
Иноземцы возгласами одобрения встретили слова англичан.
Все ждали ответа. Евфимий молчал. Он опять закрыл глаза. Купцам показалось, что владыка заснул, и они стали переглядываться между собой.
– Мы хотим помочь вам: аглицким, доньским купцам, всем заморским торговым людям… –
– Да, да, мы будем просить короля за новгородских купцов, – в один голос отозвались датчане.
– Мы боимся, что Ганза помешает вам это сделать, – снова выступил вперед англичанин: – море полно пиратов; немецкие купцы закроют на крепкий замок Неву. Как думаете вы туда доставлять свои товары? Каким путем?
– Об этом пусть думают наши купцы, – уклончиво ответил владыка. – Новгородские мореходы исстари свои корабли по всем морям водят и разбойников сумеют унять. А мы со всеми странами в мире жить и торговать хотим.
Владыка кивнул в сторону вернувшегося казначея. Тот подал знак, и двое слуг внесли большую корзину, покрытую красным шелком. Поставив корзину на пол у ног владыки, слуги сняли покрывало.
В корзине лежали моржовые клыки больше полпуда весом каждый. Торцовая часть клыков была отделана золотом, там стояла надпись «Господин Великий Новгород».
– Владыка Великого Новгорода Евфимий одаривает вас драгоценным товаром полуночных стран – зубом морского зверя, зовомого моржом, – сказал казначей.
Купцы брали невиданные гигантские клыки и, по очереди подходя к владыке, кланялись и благодарили.
Как только дверь за иноземными купцами закрылась, владыка, подозвав Амосова, встал и, тяжело опираясь на посох, вышел в свои покои.
Глава V. МЯТЕЖ
Утром Амефа, Степанькова жена, прибежала в темный амбар, где работал староста кожевников Афоня Сырков.
Спотыкаясь со света о сырые смрадные кожи, кучами наваленные на земляном полу, Амефа подошла к первому от дверей работнику, который что-то ворочал в дубовом чану длинной слегой.
– Где Сырков работает? – шепотом спросила Амефа.
С трудом раздвигая тяжелые кожи, молодой парень всем телом налег на толстый конец слеги. Услышав шепот, он перестал работать и взглянул на молодую красивую женщину. Парень хотел было заговорить с ней, но раздумал и молча указал на дальний угол.
Там, у светильника в две лучины, согнулся над растянутой кожей плотный мужчина с широкой рыжей бородой, Амефа подошла к нему и, не говоря ни слова, остановилась. Огонь светильника освещал суровое лицо с крупными чертами, нависшие густые брови.
– Чего тебе? – строго спросил он, не дождавшись слова от женщины. Подняв голову и увидев блестевшие на глазах Амефы слезы, он уже мягче добавил: – Ну, ну, рассказывай, женка, с чем пришла, плакать потом будешь.
– Степанька ночью увезли, прямо с постели взяли божевы люди, – быстро проговорила Амефа, умоляюще глядя на рыжего мужика. – Мучит его боярин, грозится глаза выжечь.
Афоня Сырков, собираясь с мыслями, медленно вытирал руки о фартук.
– Откуда тебе боярские посулы ведомы? – строго спросил он. – Мертв ведь боярин. Вчера с моста вечники бросили, сам видел.
– Божевский холоп поведал. Я за мужем до самого двсра бежала, у ворот боярских ждала. А Божев-то жив-здоров – рыбак его спас.
Амефа громко зарыдала, отвернувшись в темный угол.
– Подь сюда, ребята! —крикнул староста. – Бросай работу!
Люди быстро собрались возле Сыркова.
– Ну-ка, женка, обскажи мужикам, что мне поведала, – начал было Афанасий, но в это время за стенами сарая послышались торопливые шаги и громкий возбужденный разговор.
– Афанасий Иванович, – крикнул кто-то, войдя в амбар, – где ты, милай? Ишь ведь темень какая, со свету-то ничего не разглядишь!
В сарай один за другим вошли несколько человек.
– Проходи сюда, ребята! – откликнулся Сырков. – Здоров будь, Тимоха! С чем пришел, кого привел?
– Ну и дела! – начал человек, названный Тимохой. – Ну и дела, Афанасий Иванович! Бояре наши супротив старины, супротив веча идут. Всем народом, кажись, вчера Степанька и Божева судили! Вечный приговор был боярина смерти предать. Всем миром с моста бросили. Ин дело-то как обернулось: боярин живой, здоровый, а Степанька на чепь посадили.
– Знаю, вон женка Степанькова плачет, – сказал Сырков и показал на рыдавшую в углу женщину. – Она мне все обсказала.
Тимоха и остальные, разглядев Амефу, запустили пятерни под шапки.
– А хозяин наш Божев, – продолжал Сырков, – он, слов нет, зверь. В Волхове ему самое место. Он и плюнуть-то на пусто место николи не плюнет, а все, глядишь, в горшок либо в чашку.
– Зато обычай у него добр: когда спит – без палки проходи смело, – добавил кто-то. Все засмеялись.
– Вот что, ребята, – как-то сразу решил Сырков: – кончай работу. Степанька выручать надо… Ты, Ванюха, ты, Федор, ты, Илья, – строго продолжал Сырков, – к дворищу поспешайте. Тимоха у вас за главного будет. На вече в колокол ударьте. А ежели вечный дьяк мешать будет – по шеям тогда дьяка. Ну, с богом, ребята!
Афанасий Иванович Сырков снял шапку и долго так стоял, не говоря ни слова.
И снова колокольный звон встревожил горожан и поднял галок и голубей, тучами взлетевших над городом.
Вече было бурное. Житые и черные люди яростно наступали. Из толпы кричали немедленно выдать Степанька, казнить боярина Божева. Требовали правого суда по русскому обычаю.
– По крестному целованию судите, – кричали горожане, – по два боярина, по два житых с каждой стороны.
– Доколь терпеть будем? Великим князьям своеволить не дали, так своим боярам и подавно не дадим.