Покушение на шедевр

Дикинсон Дэвид

Мы оба пленники, думала она. Орландо заперт в каком-то неведомом месте, а моя тюрьма — брак с человеком, за которого меня заставили выйти родители. Что ж, она покорилась судьбе. Ходила на званые ужины к сельским жителям — добродушным сквайрам и их пышущим здоровьем женушкам, слушала бесконечные разговоры об охоте и угрозе повышения налогов в том случае, если к власти придут либералы. Сама принимала гостей мужа, сидя за столом как в полусне: мысли ее витали где-то далеко. Она знала, большинство соседей думает, что Гренвилл Фоукс женился на полоумной, прельстившись ее красотой, и теперь вынужден мириться с ее причудами, странной рассеянностью, отсутствием интереса к местным делам. А еще, говорили они, эта чудачка читает стихи, порой даже на иностранных языках вроде французского. Разве здесь, в охотничьем краю, что-нибудь может служить более веским свидетельством сумасшествия

или хотя бы явной ненормальности! Но в одном Имоджин оставалась абсолютно твердой с первой брачной ночи. Она неизменно запирала дверь своей спальни.

Поверхность пруда была покрыта рябью; у самого берега качались на воде две уточки. Имоджин принялась сочинять ответ на письмо Орландо. Надо, чтобы он звучал как можно суше, решила она. Миссис Имоджин Фоукс благодарит мистера Питерса за приглашение нанести визит мистеру Орландо Блейну и с удовольствием им воспользуется.

Старший инспектор Уилсон мерил шагами комнату покойного Томаса Дженкинса на Банбери-роуд. Он показался Пауэрскорту весьма озабоченным.

— Мы не слишком далеко продвинулись, милорд, — сказал он, — разве что нашли несколько человек, которые видели Бакли в Оксфорде в день убийства. Опросили всю округу — всех, кто живет не дальше сотни ярдов отсюда, — но безрезультатно. В день, когда убили несчастного Дженкинса, никто не видел ничего подозрительного. Никаких чужаков, и вообще ничего необычного.

Пауэрскорт протянул инспектору фотографию Хораса Алоизиуса Бакли в спортивной форме. Потом рассказал ему о своем разговоре с партнером Бакли и о тайной страсти пропавшего к вечерней службе в соборах.

— Хотел объехать все соборы Англии, говорите? — Старший инспектор Уилсон отреагировал на это сообщение так же, как сам Пауэрскорт. — Сколько же их всего, черт побери?

— Я пытался сосчитать их, когда ехал сюда в поезде, — ответил Пауэрскорт. Он снова мысленно представил себе карту железных дорог Англии. — Собор Святого Павла и Саутуоркский в Лондоне — с этими больших трудностей не будет. Теперь дальше: Рочестер, Кентербери, Чичестер, Уинчестер, Солсбери, Эксетер, Глостер, Вустер, Херефорд, Ковентри, Питерборо, Или, Норидж, Линкольн, Йоркминстер — там тоже, можно сказать, собор, поскольку имеется архиепископ, — Рипон, Дарем, Карлайл, Крайстчерч здесь в Оксфорде. Это уже двадцать один, и какие-нибудь я наверняка забыл. Есть ли собор в Бери-Сент-Эдмондсе? А в Манчестере? В Бирмингеме? Как-то нечестно, что на западе Англии их целых три рядом — в Вустере, Глостере и Херефорде, — а вот на севере почти нет. Может быть, севернее залива Уош обитают люди с большей склонностью к язычеству?

Старший инспектор Уилсон потер лоб ладонью.

— Вечерни вечернями, — вздохнул он, — но скажу вам откровенно, милорд, что мое начальство требует оформить ордер на арест Бакли. Все дело в галстуке, милорд. Миссис Бакли сказала, что тот кембриджский галстук, который мы нашли на полу в комнате Дженкинса, принадлежит ее мужу. Там есть маленькое темное пятнышко у нижнего края — по нему она его и признала.

— Но вы не можете арестовать человека из-за какого-то несчастного галстука, инспектор. Такие галстуки есть у сотен людей, и на некоторых из них обязательно найдутся темные пятнышки, — сказал Пауэрскорт.

— Я понимаю это не хуже вас, милорд, — ответил старший инспектор Уилсон. Наверное, подумал Пауэрскорт, у него часто бывают проблемы с начальством. Уилсону никогда не стать профессором в родном городе, но, если он считает, что прав, переубедить его нелегко. — Мои начальники говорят, — продолжал старший инспектор, и Пауэрскорту почудилась в его голосе нотка сарказма, — что самое главное здесь — мотив. Этот Бакли обнаруживает, что его жена крутит с первым трупом, Монтегю. — При мысли о том, что можно крутить с трупом, Пауэрскорт слегка содрогнулся. — Тогда он его убивает. Потом выясняет, что она ездила в Оксфорд встречаться с Дженкинсом. Может, она и с ним крутила. И Бакли убивает его тоже. Надо признать, что мотив выглядит вполне убедительно.

— Но вы ведь в это не верите, не правда ли, старший инспектор? — спросил Пауэрскорт.

— И да и нет, если вы понимаете, о чем я, милорд. Нет ровным счетом никаких улик, никаких свидетелей — ничего. Похоже, оксфордский убийца — человек-невидимка. Но и в это трудно поверить, не так ли, милорд?

Пауэрскорт помедлил, прежде чем ответить. По дереву в саду гонялись одна за другой три белки. Издалека, со стороны футбольного поля при колледже, доносились приглушенные крики болельщиков.

— Все дело в удавке, — наконец сказал он. — Слишком уж это не по-английски! Если верить газетам, так поступают бандиты на Сардинии, Корсике или Сицилии — они душат гарротой своих врагов, да и друзей заодно. Но я не могу представить себе, чтобы это сделал мистер Бакли.

— Боюсь, мне не удастся долго их сдерживать, — довольно жалким голосом отозвался Уилсон. — А если я заикнусь насчет этих вечерних служб, меня попросту высмеют.

Маленькие кусочки штукатурки падали с потолка Большой галереи, рассыпаясь в крошево на полу. Орландо Блейн мрачно посмотрел на это очередное свидетельство разрушения дома — пыль угрожала испортить его картины. С крысами, подумал он, еще можно как-то справиться. С гниющими стенами тоже. Но эти крошечные бомбочки, градом сыплющиеся с потолка в дальнем конце огромной комнаты, угрожали самому его существованию. Нужно сделать здесь что-нибудь вроде защитного экрана, решил он, беспомощно глядя на первый набросок своего нового шедевра — портрета жены американского миллионера, миссис Льюис Блэк, кисти сэра Джошуа Рейнолдса. Он нанес на холст контуры будущего изображения два дня тому назад.

Орландо скользнул взглядом по другой цитате, пришпиленной к стене его тюрьмы. Во время штурма Бастилии 14 июля 1789 года, в начале Французской революции, были освобождены семеро узников. Четверо из них угодили в заключение за подделки.

Работа над Рейнолдсом продвигалась хорошо; это были, так сказать, посмертные роды, роль повитухи в которых играл томик собственных сочинений художника. Орландо изобразил миссис Блэк сидящей на фоне выдуманного пейзажа. За ней простирался восхитительный, нежно-розовый с багрянцем закат, и последние лучи солнца освещали ее волосы и шляпку. Орландо был удовлетворен тем, как страусовые перья на шляпке поблескивают над золотыми локонами. Теперь ему следовало довести до совершенства широкий подол кремового платья, ниспадающий до земли. И еще перчатки на коленях женщины — что-то с ними было не то.

Потом он вспомнил об Имоджин. Он отослал ей письмо уже несколько дней назад, а от нее до сих пор не было ни строчки. Вдруг Орландо потянулся за своим альбомом для зарисовок и заполнил целую страницу не шляпками, не перчатками и не закатами, а цифрами. С той злополучной ночи в Монте-Карло Орландо старался не думать о деньгах. Но теперь он попробовал подсчитать, сколько заработал для своих тюремщиков. Отсюда ушли на волю четыре картины — два Тициана, Джованни Беллини и Джорджоне. Орландо подозревал, что они проданы легковерным американцам, которые повесили их у себя дома или в частных музеях, вдали от глаз специалистов. Каждая из них могла стоить от пяти до тридцати тысяч. Плюс один фальшивый Фрагонар — наверное, около пяти тысяч. Плюс фальшивый Гейнсборо — скажем, от семи до десяти. И вдобавок фальшивый сэр Джошуа Рейнолдс, близящийся к завершению и, скорее всего, предназначенный для очередного американского миллионера, — минимум пять тысяч фунтов. Как ни крути, думал Орландо, а он уже с лихвой скомпенсировал те десять тысяч, что тогда проиграл.

Он перевел взгляд на горизонт за мокнущим под дождем парком. Что это за место? Когда приедет Имоджин, сказал он себе, пора будет всерьез подумать о побеге.

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт лежал на ковре в своей гостиной и разглядывал большую карту Англии. Он позаимствовал из детской красный карандаш и провел линии, соединяющие те города, где есть соборы, друг с другом и с Лондоном. Теперь карта, исчерченная красными линиями вдоль и поперек, стала похожа на схематическое изображение кровеносной системы. Ну вот, подумал он, если бы я хотел побывать на вечерне во всех соборах, как бы я поступил? На каждый собор уходит по одному дню. Хорас Алоизиус Бакли был в Оксфорде в четверг, пять дней назад. Разумно было бы поехать оттуда дальше, в Херефорд, Вустер и Глостер. Это займет время до воскресенья. Если допустить, что последний пункт — Глостер (а Пауэрскорт прекрасно понимал, что все его допущения до единого могут оказаться ложными), то в понедельник можно посетить вечернюю службу в Бристоле, а во вторник — в Уэльсе. А вдруг в эту самую минуту Хорас Алоизиус Бакли любуется великолепной резьбой на фасаде Уэльского собора, готовя себя к очередной порции вечерних молитв? Оттуда он, пожалуй, вернулся бы в Лондон. Норидж выглядел заманчиво. То же самое можно было сказать и о Или, и о Питерсборо. Пауэрскорт понимал, что бессмысленно метаться от собора к собору в погоне за блуждающим паломником. Надо устроить засаду где-нибудь посреди маршрута и ждать там дня три-четыре. Линкольн, решил он, мрачно уставившись на этот кружочек на карте. Вот где лучше всего дожидаться Бакли.