Покушение на шедевр
Шрифт:
— Понятно, — наконец вымолвил он с видом человека, которого настигло его собственное прошлое. — Понятно.
— Наверное, нам лучше поговорить не здесь, — сказал Пауэрскорт, с опаской косясь на окружившие их со всех сторон изображения глашатаев Божьей воли. — Пойдемте со мной.
Он отвел Бакли по поперечному, северо-восточному нефу в боковой придел. Сюда проникал слабый солнечный свет, и на полу лежали едва заметные тени. Аллилуйя, снова прозвучало в голове у Пауэрскорта, ал-ли-лу-йя. Вдруг он сообразил, что рассчитал перемещения Бакли с точностью до наоборот. Юрист не мог приехать сюда с юга. Должно быть, он возвращается с севера — возможно, из Дарема, места упокоения
31
Беда Достопочтенный — святой, англосаксонский богослов и историк (ок. 672–735).
— Во скольких соборах вы уже побывали? На вечерней службе, я имею в виду?
Бакли поглядел на него в смятении. Как этот человек узнал, чем он занят?
— Кажется, в восемнадцати, — помедлив, ответил он механически, как сомнамбула. — На обратном пути надо еще заехать в Или и Питерборо.
— Я должен расспросить вас о смерти Кристофера Монтегю, мистер Бакли, — сказал Пауэрскорт, кинув взгляд на стену — в этот момент они как раз проходили мимо изваяния Человека, страдающего Зубной Болью. Бедняга, подумал Пауэрскорт, сколько этому горемыке пришлось мучиться? Семь веков зубной боли. Боже святый!
Бакли судорожно поправил галстук. Потом одернул пиджак. Видимо, он вспомнил о своей профессии юриста.
— Да, конечно, — твердо сказал Хорас Алоизиус Бакли. — Это был кошмар. Он выглядел таким несчастным — сидит в кресле, а на шее эти жуткие багровые пятна.
— Боже, спаси мою душу, мистер Бакли! Неужто вы видели его после смерти? В той квартире на Бромптон-сквер? — изумленно спросил Пауэрскорт.
— Позвольте мне объяснить, — сказал Бакли, украдкой озираясь по сторонам. Но их слышали только холодные камни, из которых был сложен придел Линкольнского собора. — Я уже некоторое время знал о дружбе Розалинды с этим Монтегю. Она очень изобретательна, знаете ли. Рассказывала мне о встречах с какими-то подругами в нашем районе, хотя я подозреваю, что на самом деле она все время встречалась с Монтегю.
Перед мысленным взором Пауэрскорта вдруг возникла Диана с луком — тело, едва прикрытое бледно-розовой туникой, одна грудь обнажена, за спиной колчан, полный стрел, — проклинающая Актеона, который превратился в оленя и был растерзан собственными псами. Не Тициан ли написал эту сцену? Надо справиться у председателя Королевской академии.
— Она постоянно сбегала из дома по вечерам, в самое неподходящее время, — продолжал Бакли. — Я за ней следил. Она все время отправлялась в одно и то же место, в ту самую квартиру на Бромптон-сквер. Как-то раз я увидел и его: он спустился, чтобы ее проводить. На пороге они обнялись. Я стоял всего футах в двадцати от них, прятался за деревом. Это было ужасно.
Бакли умолк. Пауэрскорт ждал. Он решил не торопить адвоката. Бакли остановился прямо под головой льва — довольно свирепого, надо отметить.
— Простите меня, Пауэрскорт, за то, что обременяю вас рассказами о своих семейных невзгодах, — снова заговорил Бакли. Его пальцы по-прежнему чертили замысловатые фигуры вокруг часовой цепочки. — Если женишься поздно, попадаешь в странное положение. Не думаю, что я был когда-нибудь особенно привлекателен для женщин. Годы проходят, и ты начинаешь думать, что можешь кончить свои дни холостяком — возможно, без горестей, но и без того утешения, которое дарят
Внезапно Пауэрскорт подумал о Люси, неслышно подошедшей к нему, когда он лежал на полу с картой, о Томасе, носящемся по дому, об Оливии, уютно устроившейся на диване рядом с мамой. Ал-ли-лу-йя.
— И тут я встретил Розалинду, — продолжал Бакли, — и совершенно потерял голову. Когда она согласилась стать моей женой, я не мог в это поверить. Попросил ее три раза сказать «да» в ответ на мое предложение руки и сердца. — Он снова помедлил и уставился на древние камни у себя под ногами. — Я знал, где она держит ключи от квартиры Монтегю. И сделал дубликаты. За четыре дня до его смерти я пришел поговорить с ним. Я предложил ему двадцать тысяч фунтов — в обмен он должен был уехать из Англии, поселиться за границей и никогда больше не видеться с Розалиндой.
— И что он ответил? — спросил Пауэрскорт. На него вдруг накатил страх. Если полиции станет известно то, что сейчас рассказал ему Бакли, юриста обязательно арестуют. У них просто не будет выбора. Он уже видел Бакли на месте обвиняемого: напротив сидят враждебно настроенные присяжные, угрюмый судья теребит свою черную шапочку, а Бакли — свою часовую цепочку.
— Он был очень вежлив. И попросил четыре дня, чтобы как следует подумать. Без сомнения, он рассказал обо всем Розалинде. В тот вечер я шел к нему для окончательного разговора. Но когда я пришел туда, он был уже мертв.
— Вы заметили у него в квартире что-нибудь необычное? — спросил Пауэрскорт.
— Часть его книг исчезла, — сказал Бакли. — Стол был пуст. Я не удержался. Понимаете, там внутри могли лежать письма… от Розалинды. Но ящики оказались совершенно пустыми. Должно быть, все это было часов около восьми.
Где-то над их головами громко зазвонил колокол. Он звонил и звонил не переставая. Наверное, здесь, на унылых равнинах графства Линкольншир, его слышно миль за десять, подумал Пауэрскорт. Он взглянул на часы.
— Мистер Бакли, — тихо сказал он. — Я нахожу вашу историю весьма интересной. Однако будет очень жаль, если мы оба, приехав в такую даль, пропустим вечерню. — И он первым пошел мимо деревянной Девы с Младенцем в главный неф собора. Они с Бакли заняли места в задней части клироса Сент Хью. Впереди, выпрямившись, сидели прихожане — линкольнцы, старые и малоумные, подумал Пауэрскорт.
Клирос был овальной формы, сиденья для певчих — из темно-коричневого дерева. На спинках у некоторых были выведены названия местных приходов, закрепленных за соответствующим духовным лицом из соборного клира. За регентом их числилось целых восемь. Сидящие ангелы, вырезанные на столиках для певчих, играли на переносном органе, арфах, флейтах, барабанах. «И нарекут имя Ему: Чудный, Советник, Бог крепкий, Отец вечности, Князь мира».
Под сводами собора эхом отдавались шаги певчих и духовенства, идущих по главному нефу к высокому алтарю. Дойдя до алтаря, члены процессии разворачивались и занимали свои места. На старших певчих были черные мантии с синей окантовкой. На прочих — голубые, с белыми стихарями поверх них. Перед настоятелем шел жезлоносец.
— И беззаконник, если обращается от беззакония своего, какое делал, — густой бас настоятеля наводил на мысль о том, что его обладатель регулярно смазывает горло отличным портвейном, — и творит суд и правду, — к жизни возвратит душу свою. [32]
32
Книга Пророка Иезекииля, 18. 27.