Пол Гетти. Мучительные миллионы
Шрифт:
Желающих завладеть «Гетти Ойл» долго искать не пришлось. Первой откликнулась начинавшая входить в силу компания «Пеннцойл», предложив за каждую из акций «Гетти Ойл» по 110 долларов наличными. Это предложение Гордона устраивало, однако оформление сделки пришлось отложить из-за того, что его вызвали в суд. Там его ознакомили с исковым заявлением одной из «Джорджетт» (так в семействе Гетти окрестили дочерей Джорджа) — Клер. Она набросилась на Гордона за то, что он самовольно решил разрушить компанию, созданную ее дедом. Когда Гордон попытался ей объяснить, что все вырученные от продажи «Гетти Ойл» деньги пойдут в семейный фонд, она спросила:
— Но для чего, дядя Гордон, увеличивать капитал фонда, составляющий почти два миллиарда
— Твой вопрос, Клер, вполне логичный, — заметил Гордон, теребя свои кудряшки на макушке, и продолжил: — Но я исполняю волю твоего деда и своего отца, поручившего мне заботиться об умножении капитала и прибылей фонда.
Клер этот ответ не удовлетворил, и она настояла на том, чтобы ее адвокаты выяснили, законна ли сделка Гордона с «Пеннцойл Компани». Пока шли все эти выяснения, Гордону подвернулся другой покупатель — нефтяной гигант «Тексако», предложивший еще больше — по 125 долларов за акцию «Гетти Ойл». В январе 1984 года Гордон, выступая от имени трастового фонда, принял предложение «Тексако», и сделка была оформлена официально. В результате семейный капитал моментально удвоился и стал равен четырем миллиардам.
Но это был еще не конец. В происходящее вмешались дети Рональда, заявившие, что цена, предложенная «Тексако», недостаточно высокая. Гордон, чтобы избежать очередных прений в суде, договорился с руководством «Тексако» об увеличении предложенной ими цены до 128 долларов за акцию. Пойдя на это, представители «Тексако» категорически заявили, что больше никаких уступок с их стороны не будет.
От этой сделки выиграл лишь трастовый фонд Сары Гетти. Остальным она принесла лишь убытки и массу проблем. Компания «Гетти Ойл», поглощенная «Тексако», потеряла свое лицо и была вынуждена уволить 20 тысяч своих служащих. Что касается «Тексако», то ее руководство быстро сообразило, что доставшийся ей лакомый кусок столь огромен, что она не сможет его переварить, и уступила его «Пеннцойл Компани», потеряв на этом почти сто миллионов долларов. Сама же «Пеннцойл», отдав за «Гетти Ойл» почти весь свой капитал, справиться с ее управлением не смогла и вскоре разорилась.
В семействе Гетти содеянное Гордоном большой радости не вызвало. Рональд решил воспользоваться моментом и вновь попытался восстановить справедливость. Он подал прошение в суд, с тем чтобы его уравняли в правах с его сводными братьями, но ничего не добился. Лос-анджелесский судья Джулиус Тайтл отнесся к нему с пониманием и сочувствием, но в своем решении был вынужден признать, что «никаких доказательств того, что отец Рональда намеревался уравнять его в правах с остальными сыновьями, суду обнаружить не удалось».
Затем в суд обратились дочери Джорджа Анна, Клер и Каролина. Они дружно обвиняли своего дядюшку за то, что тот сделал с «Гетти Ойл», и требовали, чтобы он уплатил все налоги, связанные с продажей, не из прибылей фонда, а из собственного кармана. Что касается Петерсена, то тот, лишившись президентских полномочий, стал еще отчаяннее размахивать петицией, подписанной от имени Тары, и требовать назначения еще одного доверительного лица трастового фонда Сары Гетти, совершенно забыв о том, что после драки кулаками не машут. Тем не менее, несмотря на всплеск эмоций членов семьи Гетти и их потрясение в связи со случившимся, они в конце концов были вынуждены смириться с тем, что главным доверительным лицом, наделенным правом контроля за семейным капиталом, остался несколько рассеянный то ли поэт, то ли композитор, то ли экономист — Гордон Гетти. Что касается самого капитала, то благодаря усилиям Гордона он увеличился более чем в два раза и превысил 4 миллиарда долларов.
Таким образом, в результате одной сделки Гордону удалось пополнить семейную копилку суммой, превышавшей ту, которую его отец копил всю свою долгую жизнь.
В тот год финансовый еженедельник «Форбес» объявил Гордона Гетти самым богатым американцем. Однако такое
Покончив с «Гетти Ойл», Гордон снова вернулся к своим любимым занятиям. Теперь он занялся сочинением оперы на сюжет шекспировского «Фальстафа». Заказ на эту оперу от лондонского театра «Глобус» он получил совсем недавно и с вдохновением отдался работе. Ему ужасно хотелось стать знаменитым композитором, а все остальное его волновало мало. Жизнь в Сан-Франциско его вполне устраивала. Однажды он заметил: «Личный шофер мне вовсе ни к чему, поскольку Сан-Франциско это не Нью-Йорк и я без особых трудностей доберусь до любого места и сам». В его шикарном кабинете, восхищавшем его друзей, имелось два компьютера со звуковыми колонками фирмы «Макинтош» и огромный рояль «Ямаха».
По калифорнийским законам Энн имела права на половину доходов супруга, но фактически она распоряжалась ими целиком. Однако миллионов Гордона было так много, что порой и она, с ее богатой фантазией, была озадачена тем, на что их еще потратить.
У супругов был свой личный «Боинг-727» с огромными инициалами Энн на хвосте. В его салоне была ванна и душ, которые привлекали Гордона больше, чем полеты. В этом авиалайнере Энн часто летала в Париж за элегантными шарфами от Гермеса, сумочками от Гуччи и модными туфлями от Феррагамо. Со временем всего этого стало так много, что хватило бы ее внукам и правнукам.
Энн с Гордоном не жалели денег и на благотворительные цели. На исследования по антропологии и охране окружающей среды, проводившиеся в университетах Калифорнии, они выделили 5 миллионов долларов.
Вскоре Энн занялась перестройкой особняка ее матери в Сакраменто-Вэлли. Свою старушку мать она очень любила, хотя иногда, в минуты раздражения, называла ее «старой отупевшей клячей». По замыслу Энн, дом матери должен был превратиться в шикарную виллу, похожую на те, что строили для себя тосканские герцоги в эпоху Возрождения. Старуха отнеслась к этой идее без особого энтузиазма и все время ворчала, считая, что Энн выбрасывает деньги на ветер. Дочь разозлилась и строительство прекратила, успев, однако, в него вложить более двух миллионов долларов.
Вскоре она решила покрасоваться на телеэкране, и когда тележурналистка Барбара Уолтерс высказала предположение, что большие деньги являются источником несчастий и страданий, Энн с очаровательной улыбкой сформулировала свое кредо: «Ничего подобного. Счастливыми могут быть как очень богатые, так и очень бедные, но стать счастливым, когда очень богат, намного легче».
Будучи женщиной решительной, Энн была намерена доказать это своей собственной жизнью. Славу она любила не меньше денег, но, став королевой Сан-Франциско, она на достигнутом не остановилась и пожелала покорить Нью-Йорк. С этой целью она склонила супруга к тому, чтобы купить просторные апартаменты на Пятой авеню Манхэттена. Вскоре у нее, как и у настоящей королевы, появились знатные вельможи-придворные, и среди них — Джерри Ципкин, известный своей дружбой и с семьей Рейганов, и греческий банкир и общественный деятель Александр Папамарку.
Именно этот грек и представил Энн настоящему, а точнее бывшему, королю Греции Константину. Того Энн просто очаровала, и когда она решила перейти в греческую православную веру, то король Константин изъявил желание быть ее крестным отцом. Тем не менее, несмотря на все эти «королевские» штучки, она оставалась в душе шаловливой и беспечной калифорнийской девчонкой из Уитленда. Чтобы избавиться от комплекса провинциальности, она развила бурную общественную деятельность: вошла в совет директоров «Сотбис» и «Ревлон» и стала попечителем музея «Метрополитен» и Нью-Йоркской публичной библиотеки. Но и этого ей было недостаточно. Она мечтала о том, чтобы ее считали самой умной и образованной женщиной Америки XX века.