Поларис
Шрифт:
— Вовремя поспел, — сказал Мег. — А ну-ка, Тони, вылезай отсюда — пожалуйста.
— Почему? Он же бессловесный!
— Я лично в этом вовсе не уверена.
Тони вылез из постели и оделся, позабыв про галстук. Томпсон тотчас уволок его под кровать и изжевал, слегка отыгравшись за отнятую крысу.
Мег прониклась искренней симпатией к Томпсону: ведь он ее спас. Но потом пошли дожди, и земля вокруг дома, развороченная за долгие месяцы ремонта, превратилась в сплошное месиво. Томпсон не мог высидеть взаперти и пяти минут; выбегая, он уносил массу драгоценного тепла, а возвращаясь, затаскивал в дом комья грязи. По обыкновению, Томпсон несся сразу наверх, в спальню, и там отряхивался. Если Мег не выпускала его или не впускала, Томпсон отчаянно визжал и колотился в дверь, словно капризный ребенок, пока она не сдавалась. Мег штукатурила и оклеивала обоями кухню, и времени из-за Томпсона у нее ушло вдвое больше, чем она предполагала.
Приехали мать и отец Тимми — навестить Мег и выразить ей свое восхищение и сочувствие, они были самые милые и далекие из всех милых и далеких людей. Мег предложила им забрать Томпсона. Это предложение удивило и, не будь они так милы, шокировало бы их.
— Но ведь он ваш компаньон и защитник!
Он — хаос, вертелось на языке у Мег, он — безумие, он — стихийное бедствие. Он мне дорого обходится — семьдесят пять пенсов в день, он — грязнуля, но, что самое главное, он принадлежит Тимми. А Тимми — у Мег появилось неприятное чувство, будто они скинули с себя всю ответственность за сына, — Тимми скорей ваш, чем мой. В конце концов (она сознавала, что такие мысли — ребячество с ее стороны) это вы задумали Тимми.
Мег мило улыбнулась и принялась жарить на плите лепешки; плита — спасибо Тони! — уютно гудела, превосходно пекла и не доставляла никаких хлопот, если, конечно, Томпсон не подползал к ней слишком близко — тогда воздух наполнялся запахом паленой шерсти. Свекор со свекровью уехали, потрепав напоследок Томпсона по загривку.
Еще месяц — и Тимми вернется домой. Может быть, он будет дома к Рождеству!
— Держу пари, ты знаешь, когда возвращается второй экипаж, — сказала Мег Тони, повстречав его возле библиотеки.
Он посмеялся глазами и посоветовал ей обратиться к Зелде. С Зелдой Мег почти не виделась. Считала, что она во всем виновата: ведь Зелда по сути дела толкнула ее в постель к Тони (или, скорей, Тони в ее постель). И жалела Зелдиного мужа, Джима, милого, простого, улыбчивого. Жены должны блюсти себя: женская верность — что-то вроде талисмана, отводящего беду.
Пацифистки сняли лагерь и уехали, и Мег уверилась, что талисман действует. Когда пришел Тони — помочь ей выложить кафелем стену на кухне возле раковины — и провел рукой по нижней части ее джемпера, Мег влепила ему такую звонкую пощечину, что у него слезы выступили на глазах.
— Вот уж не ожидал подобной реакции, — посетовал он. — Ты, право, непредсказуема.
— Сплю неважно.
— Существует хорошее средство от бессонницы, ты его знаешь.
Это не то, о чем ты думаешь. У меня что-то вроде цистита.
Ночью то и дело вскакиваю.
— Ты беременна, — сделал вывод Тони. Он отвез ее на базу к врачу, и тот подтвердил диагноз.
— Жаль, что это не мой ребенок, — вздохнул Тони. — Обожаю младенцев. А сейчас я отбываю на юг. Пробуду там с месяц.
Мег позвонила Зелде и сообщила ей новость.
— Как ты думаешь, стоит обратиться к попечителю? — спросила она. — Может, он пошлет Тимми телеграмму?
— Какой смысл? Через несколько дней они вернутся. И твой Тимми будет в плохом настроении. Они всегда возвращаются злыми. В общем, я тебя предупредила.
Тимми ступил на землю, закачавшуюся у него под ногами, вдохнул свежий, холодный воздух и захмелел. Время будто остановилось с тех пор, как он ушел в море. У Тимми были две разные жизни. Одна — на суше, другая — под водой. Там, под водой, в вечном ожидании конца плавания, было безопаснее. Он вывел свой велосипед из-под навеса. С удовлетворением отметил, что он хорошо смазан. Зелда ждала Джима и сказала проезжавшему мимо Тимми: «Мег беременна», и он вскрикнул. Почему? От радости, удивления, потрясения? Или от полноты жизни, которую пробудил в нем чистый, холодный воздух? Он остановил велосипед возле винного магазина и купил шампанского. Когда он приехал домой, Мег еще спала, и он примостился возле нее, как Томпсон, почти обезумев от желания. Кстати, Томпсон, на его взгляд, растолстел. Мег, конечно, не смогла дать ему достаточной нагрузки.
— Шампанское в постели, — Мег вздохнула. — Непозволительная роскошь. Мы должны экономить деньги.
Ее замечание уязвило Тимми.
— Не подумай только, что я тебе не рада. — Уж лучше бы ей промолчать: слова прозвучали фальшиво.
Он взял ее так яростно и быстро, что близость скорей разъединила их, оставив на душе чувство неудовлетворенности.
— А ты растолстел, — бестактно заявила Мег. — И бледный.
— Вероятно, потому, что остальной мир слишком яркий. — Тимми отступал: ему хотелось лишь тишины и размеренного ритма своей другой, подводной жизни. Той, где капитан Джим и он сам.
— Чем вас там кормят, под водой? Консервированными бобами и солониной?
— Чем-то в этом роде.
— А я приготовила вкусную картофельную запеканку с мясом. — Мег помедлила. — Приложи-ка ухо к животу. Чувствуешь? Там идет своим чередом новая жизнь!
— Не чувствую никакой разницы, — сказал он — и напрасно, а потом добавил, пытаясь сгладить собственную бестактность: — Я рад, что ты позабыла принять пилюлю.
— Так сколько стоило шампанское? — Мег вернулась к старой теме мотовства. Ей уже хотелось, чтоб Тимми снова ушел в плавание.
— По-моему, ты могла бы отучить пса от привычки торчать в спальне, — сказал Тимми. — Он не пудель и не болонка какая-нибудь. Томпсон — охотничья собака.
— А я люблю, когда он сидит под кроватью, — призналась Мег. — Мне даже нравится, как он скребется и выискивает блох.
— Блох? — вскинулся Тимми.
— У всех собак есть блохи.
— Только не у тех, за которыми хорошо ухаживают.
Последовала невыносимая сцена. Мег срывалась на крик, не уступал ей и Тимми. Она заявила, что уедет домой, к матери, он — что снова уйдет в море. Она пригрозила, что сделает аборт, и он ответил: хорошо, я согласен. Когда оба выплеснули наружу свое возмущение и усталость, а Томпсон перестал шлепать по комнате, пыхтеть и уснул с засохшей капелькой слюны на подбородке, Тимми засмеялся.
— Жаль, что все так глупо получилось, — сказал он.
Они легли в постель и заснули — плотью единой, а когда проснулись, он снова взял ее, но на сей раз их близость была нежней, спокойнее, и они, казалось, уже могли продолжить семейную жизнь с того момента, где она чуть было не оборвалась. Впрочем, не совсем так. Тимми беспокоило, как много дров пожирает их плита «Рейберн», он утверждал, что всему виной труба: ее не следовало переделывать.
— А вьюшку надо держать закрытой, — сказал он.