Поларис
Шрифт:
Они миновали палаточный городок, где пацифистки расположились на ночь.
— Всем приходится зарабатывать на жизнь, — грустно заметила Мег. — Совершенно безобидных занятий не существует. А что, если бы Тимми продавал оружие? Все же они и на самом деле вредные, эти пацифистки.
— Да, они живут за счет государства, их содержит несчастный налогоплательщик.
И Тони двулик, совсем как Тимми, подумала Мег. Стоит ему забыться, с него тут же слетает обычная всепрощающая любезность и обнаруживается нетерпимость и даже резкая неприязнь — к длинноволосым левакам, трескучим феминисткам, чокнутым противникам охоты и прочим инакомыслящим. Мег тоже испытывала к ним неприязнь, но совсем иного рода. Ей хотелось бы изменить образ мыслей этих людей, а не стереть их с лица земли. Неужели все мужчины такие? Притворяются цивилизованными, а в душе жаждут побыстрее решить все проблемы раз и навсегда? Что это — трагическая склонность к разрушению?
Ей привиделся мир после Армагеддона: ракеты летят из разорванных в клочья облаков над взбаламученными морями, горы, черные, отравленные радиацией, — словом, ночной кошмар. Подобные кошмары снились ей и до встречи с Тимми. Она думала, что они — символическое отражение ее внутреннего состояния, ее собственного страха перед внезапными страшными событиями. Такими, как смерть отца. Внезапный страшный конец света. Но если всем видится конец света, разве это не опасно? А вдруг предчувствие сбудется? Не лучше ли обратить мысли к доброму, чистому, вселяющему надежду? Признавая дьявола, ты сама создаешь его. Мег в это свято верила. Наверное, поэтому пацифистки вызывали у нее досаду: они приближали Армагеддон, а не предотвращали его. Наверное, она и вправду беременна. Но как можно родить ребенка в таком мире? И опять же — как можно не родить? Надо утверждать свою веру в будущее — утверждать, утверждать, утверждать.
Рука Тони покоилась у нее на колене. Мег и не заметила, когда она там оказалась. Приятная рука — теплая, понимающая, полная ожидания.
Мег мягко отстранила ее.
— Благодарю, Тони, но не надо этого. Я люблю Тимми.
— Разумеется, — весело согласился Тони. — Такой славной девочке и положено любить мужа.
Мег отнюдь не была уверена, что ей хочется казаться славной девочкой. А Тони уже предлагал ей полюбоваться красивым видом. Мег вдруг подумала, что Тимми никогда не предлагал ей полюбоваться чем-нибудь, разве что самим собой или своей работой.
Тони попросил разрешения зайти, но Мег ответила отказом, и Тони снова принял его с шутливой покорностью.
Он предложил свои услуги — любые, какие потребуются.
— Желательно — не безгрешные, — уточнил он. — Только позовите. Но если придется заняться чем-нибудь безгрешным ради удовольствия побыть рядом с вами, я согласен. Чиню пробки, навешиваю полки, кладу линолеум. Я прирожденный Мастер-От-Скуки-На-Все-Руки. Согласен даже выгуливать этого противного пса.
Они немного постояли на крылечке. Тони признался, что предпочитает общество женщин. С моряками он плохо сходится, потому что с ними не о чем разговаривать. Они делятся новостями, перебрасываются шутками, злословят, но умный разговор поддержать не умеют. И вот теперь он повстречал ее, Мег, и ей так просто от него не отделаться. Надо же ему с кем-то общаться.
— Общаться можно и с Зелдой.
Мег кликнула Томпсона, вошла в дом и заперла за собой дверь; она глянула на голые, шершавые, милые своей простотой стены, стол из сосновых досок и порадовалась, что осталась одна.
— Надеюсь, Зелда и Мег поладят, — сказал Джим, старший помощник. — Хорошо, если б они подружились. Боюсь, твоя Мег затоскует одна в горах.
Сами они в это время находились подо льдами Центральной Арктики — место, прямо скажем, весьма неуютное. Радиометристу оно никогда не нравилось, а матрос Хоскинс пролежал без сна всю условную ночь и думал, что будет, если они, находясь под ледовой горой, выпустят ракету. Хватит ли у нее мощи пробить лед, или же она, как в детских комиксах, повернет назад и уничтожит их самих?
— Мег не одна, с ней Томпсон, — сказал Тимми.
Он почувствовал, что Мег думает о нем. Она смеялась. Тимми посмотрел на часы. Одиннадцать тридцать по Гринвичу. Ночью ему снилось, как Мег гуляет с Томпсоном по лесам его детства.
Мег, конечно, гуляла с Томпсоном, но только по горам. С тех пор как Тимми ушел в море, Томпсон преодолел свой страх перед овцами; теперь ему нравилось гонять их. На него действовал лишь окрик или сердитый взгляд. Если Мег брала пса на поводок, он тянул ее за собой по бездорожью; Мег спотыкалась и тревожилась за свои лодыжки. Томпсона удавалось сдерживать лишь силой воли. Ей пришло в голову, что Тони куда послушней.
Не успела она подумать об этом, как Томпсон скрылся за гребнем горы, и хоть она звала его добрых пять минут, не возвращался. Поднялся холодный ветер, горы косились на нее враждебно. Она была чужая здесь. Мег решила оставить Томпсона — пусть сам отыщет дорогу домой Он ближе к природе — прыгает, носится наперегонки с ледяным ветром, радуется жизни. Мег угнетало лишь то, что она в ответе за Томпсона, ведь он принадлежит Тимми. Сверху ей видны были гавань, доки, серое море, медленно движущиеся краны, маленькие, будто игрушечные; а в следующей горной складке — сама база с ее расчерченными, как по линейке, дорогами, красивыми домиками, высокой тонкой оградой из проволоки, а за ней какие-то темные бугры, — вероятно, лагерь пацифисток, где поставлены или разбиты — или как там это у них называется — палатки. Мег забралась слишком высоко, чтобы разглядеть детали.
Меня это не касается, думала она, пусть играют в свои игры и оставят меня в покое. Я хочу любить мужа, гулять с собакой и наслаждаться жизнью.
И Мег побежала вниз, домой.
В пять часов Томпсона еще не было, и почтальон, доставивший конверт со множеством красных полос, предостерег Мег:
— Фермер всадит пулю в вашего пса, однако. Он снова гоняет овец.
— Никого он не гоняет.
Красные полосы побудили ее вскрыть конверт; внутри лежало уведомление о том, что кредитная карточка Тимми аннулирована за неуплату долга. Мег узнала, что они задолжали компании 843,72 фунта стерлингов плюс 12,5 процентов с этой суммы. Тимми говорил, что карточкой можно пользоваться при покупке обоев, краски, паласов и прочего. Она брала ее с собой накануне, когда ездила на базу за бакалейными товарами, и отметила, что их общий с Тимми счет изрядно истощился. Очередной месячный заработок Тимми почему-то не был внесен в общий баланс.
Мег поежилась. Холод пробирал ее до костей. Она натянула на себя побольше шерстяных вещей, подбросила дров в камин, хоть дров оставалось на удивление мало, и то и дело открывала дверь, высматривая Томпсона, — конечно же, напрасно.
Стемнело. Томпсон не появлялся. Мег позвонила Тони и расплакалась.
— Сейчас приеду, — сказал он.
Томпсон явился одновременно с Тони. Пес радостно пыхтел у двери, ронял и снова хватал зубами дохлую крысу, очевидно ожидая похвалы за то, что он ее придушил.
— Надеюсь, он не гонялся за овцами, — сказал Тони. — В этих краях за такое дело могут и пристрелить.
Тони отнял у Томпсона крысу, велел Мег принести таблетку от глистов и затолкал ее в горло Томпсону. Потом он надоумил Мег написать в компанию и дал ей номер телефона офицера на базе, помогавшего женам моряков вести финансовые дела, когда их мужья уходили в плавание. Тони заявил, что подводники ничего не смыслят в денежных делах, да и вообще в хозяйстве.
— Вероятно, их разум подвержен приливам и отливам, как и мощные глубинные течения, — предположила Мег. — А жалкие суетные умишки их жен легковесны, как пена прибоя. Сплошные мелочи, никакой целостности.