Поларис
Шрифт:
— А родители мужа? В таком состоянии вам лучше одной не оставаться.
— Да я их едва знаю. А то, что узнала, мне не понравилось. Наверное, это взаимно.
— Неужели совсем некому отдать пса?
— Я взялась присматривать за ним и доведу дело до конца, даже если это будет стоить мне жизни.
— У вас ноги все в царапинах. Почему?
— Потому что я выгуливала Томпсона, а он поволок меня в кустарник.
— Отдайте его в собачий питомник.
— Тимми мне этого не простит. Скорей я сама уйду в питомник, а Томпсон займет всю кровать. До возвращения Тимми.
— Знаете, позвоню-ка я доктору, — сказала акушерка. — Не могу оставить вас в таком возбужденном состоянии.
— Я не в возбужденном состоянии. — Мег залилась слезами. — Просто я хотела вас позабавить. Представляете — трое мальчишек держат пальцы на кнопках пуска ракет. Это же так смешно!
Акушерка заставила Мег принять успокоительную таблетку. Мег просила оставить несколько штук для Томпсона, но акушерка отказалась. Она обещала вернуться с врачом и велела Мег никуда не отлучаться.
Но через полчаса после ее ухода Мег не выдержала скулежа и злобного рычания Томпсона, взяла его на поводок и повела на прогулку. Какое-то время Томпсон вел себя спокойно, но потом стал все сильнее натягивать поводок, вырвал его из рук Мег — или она сама его упустила? — и погнался за кроликом. Мег стояла на уступе горы, поросшей папоротником, и смотрела вниз, на узкую долину и вход в старую штольню — от нее шел более крутой подъем, и на противоположном склоне паслись овцы. Мег видела, как маленький, едва различимый Томпсон скатился с горы; видела, как он заметался, потеряв след кролика в кустах, а потом взбежал на противоположный склон и замер, наблюдая за овцами.
— Я знала, что так и будет, — сказала вслух Мег. — Так и должно было случиться.
Стадо рассыпалось, когда в него ворвался Томпсон и, заливаясь лаем, принялся кусать овец; в следующий миг она увидела, что с вершины горы спускается человек с ружьем. Мег замахала руками, закричала и кинулась ему навстречу, но ружье поднялось, потом опустилось, из него вырвался клочок дыма, и Мег услышала щелчок; Томпсон будто взлетел, а потом медленно-медленно опустился на землю, и овцы веером развернулись по обе стороны от центра сцены, будто исполняя какой-то ритуальный танец. Мег, не в силах оторвать глаз от фермера, шла, не разбирая дороги; вдруг нога ее застряла в кроличьей норе, она упала и потеряла сознание. Очнувшись через несколько секунд, Мег ощутила сильную боль в боку и еще сильнее — в голове, но тут она была сама виновата: всем своим существом Мег излучала ненависть, гнев и страдание.
Фермер подкладывал ей под голову пальто. Мег сознавала, какой у нее сейчас злой и колючий взгляд, как кривятся в усмешке губы. Фермер закончил фразу, по здешнему обычаю, словом «однако», а потом лицо его исчезло, исчез и он сам; если бы Мег могла повернуть голову — тело ее пронзала страшная боль, — она бы увидела Томпсона. Выстрелом ему снесло часть черепа, под разорванным мясом проглядывало что-то белое — очевидно, кость, а серая масса, напоминавшая плохо упакованный сверток, была мозгом — вместилищем всех Томпсоновых волнений и тревог.
Мег была рада, что Томпсон мертв. Сейчас умрет ребенок, а потом и она сама. Ей хотелось, чтобы мир рухнул, и если бы она могла его разрушить, она бы это сделала. Нажала бы на кнопку и — конец. Прах, пепел и безмолвие. Мысль эта несла заряд такой ярости, что, казалось, взорвалась в голове — не резким щелчком, раздробившим череп Томпсона, а мощным обвалом в багровых сполохах, похоронившим под собой сознание.
Мег лежала в санитарной машине, над ней склонилась Зелда. Здесь же сидела и акушерка. Она вязала белый шарф с красными полосами, вернее — пыталась вязать: дорога была тряской. Фельдшер, сопровождавший машину, внимательно изучал свои ногти.
— Что теперь Тимми скажет? — В голосе Зелды слышался упрек. — Бедный Томпсон!
— Заткнись, Зелда, — машинально пробормотала Мег.
— Приходит в себя? — встрепенулась акушерка.
— Грубит почем зря, — ответила Зелда. — Это одно и то же?
— Что со мной? — спросила Мег.
— Острая боль в брюшной полости без видимых причин, — объяснила акушерка. — С беременными такое бывает. Не беспокойтесь, сердце ребенка работает нормально, и ваше — тоже.
— Неужели все это мне приснилось? — спросила Мег. — Томпсон умер?
— Погиб, — подтвердила Зелда. — Что теперь Тимми скажет? Напрасно ты не отдала Томпсона в собачий питомник, Мег.
— Не донимайте бедную девоньку, — вмешалась акушерка.
— А ей это только на пользу, — отозвалась Зелда. — Я ее знаю как облупленную. Вон, гляньте, даже порозовела!
Мег заплакала, вспомнив Томпсона.
— Мне казалось, что я подорвала мир, — подала она наконец голос. — А он, слава богу, целехонек.
— В одиночку такое вряд ли осилишь, дорогуша, — сказала акушерка.
— А втроем — запросто. Играючи.
Акушерка не поняла, о чем речь, зато поняла Зелда.
— Ну, я бы не стала рассуждать о конце света перед младенцами, которым еще предстоит родиться на свет, — заявила она. — Насколько мне известно, их отцы охраняют наши берега и наше будущее, не говоря уж о том, что исправно платят за квартиру, и утверждать обратное можно лишь из природной склонности к отрицанию. «Женщины за бомбу!» — вот мой лозунг.
— Ты, видимо, часто общалась с Тони, — заметила Мег.
— Но очень надеюсь, что мой ребенок все же будет похож и на Джима, — сказала Зелда. — Вот так-то.
Мег до вечера пролежала в госпитале на базе, а потом ее отправили на санитарной машине домой. Ей все чудилось, что она краешком глаза видит Томпсона, но стоило ей обернуться и посмотреть в упор, никого на этом месте не оказывалось. Однако дух Томпсона витал по дому — на лестнице и под кроватью; все двери и оконные рамы хранили отметины его сильных когтей.
На следующее утро Мег поговорила с ним серьезно.