"Полдень, XXI век", 2006 №6 .Шаг назад
Шрифт:
А сессия стремительно приближалась. Ленка, которая все больше раздражала, однажды после вкусного обеда обняла его и прошептала в ухо:
— Димочка, ты меня любишь?
— Что за вопрос, Ленчик. Конечно!
— Димочка, у нас будет маленький! Ты скоро станешь папой!
— Это правда? Ты не шутишь?
Она удивилась.
— Как можно этим шутить? Я ходила в консультацию. Беременность две недели. Что ты побледнел? Сядь вот на кровать.
— Лена, как же… Надо что-то делать!
— Ты у меня умница. Конечно, надо. Сегодня уж поздно, а завтра с
— Чем займемся?
— Как чем? Пойдем с тобой заявление подавать. Ой, Димка, я такая счастливая! Девчонки обзавидуются. Давай никому пока не скажем. Ладно?
Дмитрий Сергеевич вошел в состояние ступора. Ленка щебетала что-то, до него плохо доходило:
— …вот здесь маленькие пуговки. И кружевной воротничок. А юбка чуть пониже колена. Мне так будет лучше, как думаешь? Все-таки ноги полные. А туфли мне обещали достать…
Это катастрофа. Ведь он должен жениться на Алле, он её всегда любил, даже когда она ушла. До знакомства с Аллой еще год, они встретятся только на четвертом курсе! Он не хотел другой жены, он хотел, чтобы родился Вовка, и все это он затеял, чтобы Алла не ушла, чтобы были деньги, и карьерный рост, как она хотела, и не было этой нищеты, теперь он не пойдет проситься в филиал, и…
— …рожать в августе. Третий-то курс я закончу. Беременным двоек не ставят. Преподаватели-мужики, — она засмеялась, — ужас как боятся беременных. Рот откроешь — уже четверка. А не откроешь, так тройка. Про женщин и говорить нечего: они-то все понимают. Потом возьму академ. Закончу как-нибудь. Главное — наш малыш.
Стать мужем этой толстой гусыни? Да никогда!
— После летней сессии поедем к нам. В деревню. У нас такая красота! Ты не представляешь! А речка! А рыбалка! А лес, грибов пропасть! А воздух, Дима, какой воздух! Дом у нас большой, мы с тобой займем комнату, ту, что окна в огород… молока настоящего попьешь! От нашей Машки. Здесь не молоко — вода крашеная. Как я скучаю по дому, ты бы знал… мама с папой знаешь, как обрадуются!
Она прижалась к нему. Он сидел неподвижно. Да уж, папа с мамой точно обрадуются! Пристроили-таки свою ненаглядную коровушку! А мои? Если привести тебя на родину, весь город со смеху скорчится. Ну, Макс, молодец! Уехал за тыщу километров, чтобы найти это сокровище!
В деревню? Копать тещин огород? ВСЮ ЖИЗНЬ копать тещин огород? А как же? Зять всегда копает тещин огород. Косить сено для коровы Машки. Зять, он на то и зять, чтобы косить сено для коровы. И для козы. И овцы. И для барана. Сам баран. Ты баран. И тебя завтра поведут на заклание. А через два месяца, ты, глупо улыбаясь, стерпишь радость чужих тебе людей — тестя и тещи, и спокойно дашь себя зарезать.
По вечерам, махнув губастый стакан самогона, ты будешь сидеть с тестем под яблоней, отмахиваться от слепней, и слушать его разглагольствования по поводу «нынешней молодежи», или вот: «был бы жив Ленин, все бы стало по-другому…» Тьфу!
Да никогда! Не за этим он сюда вернулся! Никогда!
— А свадьбу мы скромно… нечего деньги швырять. Нам с тобой надо будет много чего… мама с папой, конечно помогут. Ты кого пригласишь? Так. Декабрь, январь… как раз после сессии. Ребята разъедутся по домам. Вот и хорошо. Меньше народу — больше кислороду.
Свадьба? Какая свадьба? Да весь институт со смеху умрет! Со Светкой бы… другое дело. А с тобой — никогда! НИКОГДА!
Макс решительно встал и внятно сказал:
— НИКОГДА.
Ленка осела, как проколотый воздушный шарик. Забормотала что-то… как же так, Димочка, наша любовь… ребенок… Но она уже поняла, что в этом слове собрано все, что других слов не будет, они не нужны, все ясно и так. Она была умная девушка.
Дмитрий Сергеевич выбежал из комнаты. Он ушел на улицу, и долго бродил под дождем, смешанным с мокрым снегом. Серые кварталы, серые дома, серые советские люди.
«Вернуться на две недели назад? И не заниматься сексом с Ленкой? На кой ляд тогда я все это затеял? Или вернуться опять в начало третьего курса, и не начинать с ней вообще? Искать другую? А с другой будет не тоже самое? Надо было предохраняться». А как? У него никогда не хватало духу купить в аптеке презервативы. Даже потом, когда их стали рекламировать по телевизору… а уж в советские времена, насмешки стоящих за тобой в очереди, вскинутый, недоумевающе-осуждающе-презрительный взгляд молоденькой продавщицы… нет, нет и нет.
«Да что я, в самом деле! Нет никакой трагедии. Женщины испокон века попадали в такие ситуации, даже монашки… Женщины всегда находили выход. И вообще, впереди перестройка. Скоро семьдесят пятый. Через десять лет поднимутся люди решительные, рисковые, наглые! И если я буду бегать в прошлое по каждому поводу, то так и проживу жизнь, мотаясь по тоскливому советскому периоду. Не надо забывать мой истинный возраст! Тело у меня, конечно, молодое, ему жить да жить, а вот сознание… Ведь любой год, прожитый хоть здесь, хоть там, плюсуется к общему сроку жизни. А сколько отпущено человеку, знает только Бог… Потому никаких соплей: сказал — отрезал».
Но еще один разговор состоялся. Через два дня. Она сбивчиво говорила, держа его за пуговицу, и у него не хватило духу убрать ее руку. Он молчал.
— Дима, одумайся, Дима, что с тобой происходит, тебя как подменили, ты в прошлом году был совсем другим, ты хорошо учился, и на девчонок не так смотрел, как сейчас, жадно, будто съесть хочешь… Будто в последний раз девушку видишь… Не бросай меня… нас… Дима, пожалуйста… Дима… Ну, скажи хоть что-нибудь!
Она заплакала.
«Ну, Макс, решайся!» Он тихо сказал:
— Никогда.
И ушел по длинному коридору.
Декабрь заявил метелями. Дмитрий Сергеевич не мог заставить себя сесть за курсовой по электронным приборам. А ведь был еще один, по антеннам… расчетов — тьма. Три лабы он кое-как отработал, но все валилось из рук. Интерес к учебе совершенно пропал. Зато бес не давал покоя. Светка не выходила из головы.
Дмитрий Сергеевич старался привлечь ее внимание, и однажды, на семинаре по научному коммунизму, поднял руку. Преподаватель оживился, студенты не баловали его вопросами.