Полдень XXI век, 2011, № 02
Шрифт:
В трубке, помимо слабого сигнала станции, слышались громкие шорохи и треск.
— Что скажешь? — Полевка сдохла [27] . В проколе [28] . Она уже давно…
— Правильно, Володя. Сгнила твоя полевочка. Менять надо.
— Почему это моя?
— А чья?
— Она же за территорией!
— Она проходит под нашей «железкой», по нашей земле, нам ее и обслуживать. Телефонисты отвечают только за свой городской кабель. До кросса [29] . Дальше все наше, — директор посмотрел на Вовку, — то есть твое. И ты об этом прекрасно
27
Полевка — полевой однопарный кабель.
28
Труба, проложенная под железной дорогой для прохода воды.
29
Здесь — распределительный шкаф.
— Что, лезть в прокол? В такую погоду?
Степаныч промолчал. Вова понял, что перегибать палку опасно, тем более в преддверии «заплыва», и быстро сказал:
— Ладно, Александр Степаныч. В понедельник, с утречка…
— Нет, Володя. Завтра. Я договорился с телефонистами на завтра. Они приедут и второй шкаф поставят, с нашей стороны. И «десятку» [30] дадут, сто метров. И разведут [31] сами. Тебе только протащить.
«Все, кранты. Пропал день рождения. Считай, до обеда провозишься, потом туда-сюда-помыться, за стол раньше двух не попадешь. А сегодня так вообще нельзя. Ни граммульки. В прокол с похмелья только дурак полезет. Или самоубийца. Серега, конечно, обидится. И ждать не станет. Воскресенье — козырный день [32] , а в понедельник отходняк будет — не встанешь, какая работа. Опять звездюлей получать…»
30
Десятипарный телефонный кабель (жарг.).
31
То есть подключат кабель с двух сторон (жарг.).
32
День похмелки на «законных основаниях».
И он заныл:
— Александр Степаныч, там же верных пятьдесят метров, воды, небось, полно. И холодно уже…
— Шестьдесят, Володя. По проекту — шестьдесят. И холодно. Но надо. Что же теперь, до лета без связи сидеть? Ладно коллега. Я все понимаю, — он весело подмигнул. — «Бросишь веревку» [33] — можешь два дня гулять, понедельник и вторник. За вредность. Но без оплаты. Идет?
Вовка обрадовался:
— Сделаем, Александр Степаныч! Можно идти?
33
Проложишь кабель (жарг.).
— Завтра в девять. Смотри, чтоб телефонисты не жаловались…
— Да, да, я понял!
Иволгин спустился в цех, закурил.
«Ну, не так уж все плохо. Серый только ждать не будет. Ему-то в понедельник на работу. Ну и хрен с ним. Что я, виноват? Зато оторваться можно будет. Аж до среды… А „десятку“ попробую за полевку протянуть. Может, получится. Хотя вряд ли».
Собирался, как перед выходом в открытый космос. Много надевать нельзя — одежда мешает двигаться. А в тонкой замерзнешь. Вовка надел тонкий чистошерстяной джемпер и приготовил старую болоньевую куртку на молнии, во внутренний карман которой,
«Ну и ничего. Пролезу как-нибудь. Выбирать-то не приходится…»
Прокол выглядел хуже, чем Вовка надеялся. Дождевые воды намыли в него песка, грязи и ила почти до половины. Полевка глубоко ушла в эту смесь. Вытащить ее — нечего и думать.
Вовка обвязал «десятку» вокруг пояса. Не спеша покурил. Потом, шагая по колено в жухлой траве, припорошенной первым снегом, спустился к проколу. Вздохнул и полез в черный зев. Телефонисты подавали кабель. Двое полезли через насыпь, на ту сторону, встречать героя.
Клаустрофобией Вовка не страдал. Но все равно было жутко. Тяжелый воздух, болотно-сортирная вонь, под рукавицами месиво холодной чавкающей грязи. Вязаная шапочка почти касается ржавого железного свода.
Только пополз — и сразу плохая примета. Оскаленный кошачий череп с остатками черной шерсти.
Первые десять метров дались сравнительно легко. Потом стали уставать мышцы спины. И руки. Еще десяток метров одолел с напряжением. Все. Надо отдыхать. Полежал, расслабившись. Но долго тоже нельзя — холодно.
Вовка полез дальше. Теперь стало чувствоваться сопротивление кабеля. И чем дальше, тем больше. Было совсем темно. Телефонисты подбадривали его невнятными криками.
Когда осталось метров двадцать, он испугался. Он совершенно обессилел. Показалось, что не выбраться отсюда никогда. Железный свод давил на психику. Свет в конце трубы казался недостижимо далеким.
«Два отгула. Без оплаты. Сюда бы его, долбаного директора. Два отгула. Благодетель! Без оплаты. Без оплаты», — стучало в голове.
«Пусть найдут длинную палку и подадут мне. Я за нее ухвачусь, и меня вытащат. Вместе с проклятой „веревкой“. Да ладно, разве найдешь двадцатиметровую палку? Надо было заранее приготовить. А, всем всё по х…».
У Вовки кружилась голова, стало подташнивать. «Нехватало только облеваться. Господи, неужели я тут и сгину, в этой говенной трубе?! За что?!»
Вовка героем не был. Но паниковать и орать «мама!» тоже себе не позволил.
Ему показалось, что громче кричат сзади. Голоса встречающих вроде бы отдалялись, хотя должны были приближаться. В трубе все гулом гудит, не разберешь, что и откуда. Вовка полз. Медленно, через силу, но полз. «Два отгула. Без оплаты. Без оплаты, без оплаты», — мозг сам по себе стал накладывать слова на какую-то веселенькую мелодию.
«Два отгула? Я тебе покажу два отгула! Я неделю, слышишь, неделю квасить буду, а потом еще неделю отлеживаться! Сколько ты денег на мне сэкономил? Сколько телефонисты за это запросили? Небось, тыщи три? Хоть бы пообещал рублей двести, зар-р-раза! На пару пузырей! А то — без оплаты! Без оплаты!! Без оплаты!!!»
Злость придала сил. Вовка извивался всем телом в жидкой вонючей грязи. Финиш медленно приближался. Наконец, осталось метров пять.
Странно, но голосов впереди слышно не было. «Куда ребята делись?» — подумал он.
Кабель давно сполз с куртки на бедра, под ремень, на голое тело, и больно тянул за пояс. За одно и то же место. Холодно и больно. Поправить — руки не достают.
«Синяк будет во весь бок. Хрен с ним, лишь бы выбраться. Ух, и нажрусь я сегодня! И завтра тоже!»
Мысль о выпивке подняла настроение. Что бы там ни говорили, а запой мучителен лишь в конце. А в начале — полный кайф. Да и вообще, алкоголизмом болеют с удовольствием.
Конец трубы — вот он, уже рядом. И конец мучениям.