Полдень, XXI век (июль 2011)
Шрифт:
– Повесился!.. Главный такой разгон тут сегодня устроил!
Михайловна рассказывает детали происшествия, сетует, что,
видимо, теперь главного попрут на пенсию. А жаль… Но не это сейчас для меня важно, хотя я весьма уважаю старика.
– К нему парнишка накануне приходил, – мрачно продолжает медсестра. – Чернявенький такой, смазливый. Сигареты принёс, печенье. Я ещё удивилась: Немого ведь никто не навещал…
Зато я не удивлён. Я словно наяву слышу шерстяной, хриплый голос: «…ты понимаешь, что можно срубить на этом бабла?..» Нет, дружочек, я-то всё теперь понимаю. Это ты не сечёшь, что деньгами не спасти
Михайловна наливает мне чаю и пододвигает вазочку с дешёвыми конфетами. Я отказываюсь от чая, но беру один леденец – он такой же круглый и бледно-жёлтый, как солнце за окном в тот день, когда я разговорился с Немым…
…Он стоял у окна, спиной к подоконнику, и мне было плохо видно его лицо. Я так и запомнил: тёмный силуэт на фоне белёсого неба и маленький диск зимнего солнца над его плечом. И ещё – морозные узоры на стекле.
– …Я только понять хотел, куда она детей дела? Фотографии показывал… Там и свадьба наша, и мальчики… Мне даже мать не верила, говорила, ну, не может такого ж быть! А я – что?.. Я и сам засомневался, особенно, когда стали меня проверять: может, и правда с ума сошёл? Но фотки-то – вот! Она на них была. Точно – она! Я ещё спрашиваю: откуда же, мол, тогда имя твоё знаю, и адрес, и родителей? Про детство рассказывал – мы с малолетства знакомы были. Так она кое с чем соглашалась, да! Было такое! Только тебя, говорит, не было. Как же не было, когда – вот оня!..
Он говорил, а я стоял и слушал. В этих стенах я слышал многое, но Немой никогда ни с кем не разговаривал, за что и получил своё прозвище. Он находился в клинике уже несколько месяцев и за всё это время не произнёс на людях ни слова. Не знаю, что подвигло его на исповедь. Может, он и не со мной говорил, а с кем-то, видимым лишь ему одному?
До этого я знал про него лишь то, что он преследовал какую-то женщину, утверждая, что она – его жена, и что у них есть двое общих детей, которых она якобы «куда-то дела». А та даже не была знакома с ним до того момента, пока однажды он не возник на её пороге со странными претензиями. Бедняжка помучилась немало времени, пока его не признали невменяемым, и он не был насильно помещён в клинику.
И вот я стоял в обнимку со шваброй и слушал его шелестящий голос, отвыкший от слов:
– …этот тип говорит: всё можно, только за определённую плату. Если б знал я, чем всё кончится, разве согласился бы? А так, думаю: фу ты, мелочь какая! Да и вообще, брешет, небось… Нельзя ведь такое взаправду! А утром проснулся – всё как обещано!..
Гипнотизирующий глаз солнца над его плечом затянули облака, тогда я очнулся и сдвинулся с места.
– Слушай, найди его, а? – Видя, что лишается слушателя, Немой вдруг двинулся ко мне, и не успел я опомниться, как он встал передо мной на колени. – Пусть вернёт всё, как до нашего разговора было! Не могу я так больше!.. Или выведи меня отсюда! Я тебе заплачу!..
Сунув леденец в рот, прощаюсь с медсестрой. Гибель Немого расстроила мои планы. Разве что самому попробовать отыскать того, о ком он говорил?
Машка ждёт меня там, где я оставил её. Взгляд у неё такой же, как у Немого во время его монолога – застывший и отрешённый.
Машка не спрашивает меня, что я делаю и зачем. А я трачу целых два драгоценных дня, чтобы выяснить
– Когда господь хочет наказать человека, он лишает его разума, – тихо говорит она. – Только я не понимаю, за что он покарал его?
Хм… Я тоже этого не знаю. Судя по его рассказу, он был обычным. Как все мы. В меру ленивым, в меру беспечным, в меру подлым. Ни больше, ни меньше. Просто однажды он попал в ловушку. А рядом оказался тот, кто предложил выход.
Мать показывает мне те самые фотографии. На них я узнаю погибшего: он гораздо моложе и выглядит счастливым. Рядом с ним – женщина и двое пацанов. Я невольно вспоминаю свои снимки, найденные Машкой. Там, за стеклом – небо рыб… они мечтают о нем… Немой тоже был рыбой и тоже мечтал.
– …Нет, я не знаю, кто это с ним на фотографиях. Наверное, какая-то его знакомая… У него не было детей, и он никогда не был женат. Не успел… – По щеке женщины сбегает слезинка. – А та, которую он преследовал, она и вправду очень на эту похожа…
В правдивости её слов я убеждаюсь воочию, когда нахожу ту, что в своё время пострадала от преследований погибшего. Она не сообщает мне ничего нового. А главное, она тоже ничего не знает о человеке, которого упоминал Немой. О том, кто предложил ему странную сделку. Нет, он рассказывал ей об этой истории, но она не поверила: так не бывает. Проще поверить в безумие.
Что ж… У меня остаётся последняя зацепка, чтобы найти того, кто мне нужен. Если, конечно, он не является порождением помрачённого сознания.
Машка одалживает у знакомой денег, и мы отправляемся в казино. Да-да… В казино «Лас-Вегас». Так громко и помпезно именуется игровой клуб, расположенный на окраине города. Именно там Немой повстречал человека, которого я теперь ищу. Возможно, отсюда и надо было начинать, не тратя времени на разговоры с очевидцами, но я хотел убедиться, что Немой говорил правду.
У заведения дурная репутация. Приличные люди его не посещают. Поэтому местным секьюрити плевать на наш с Машкой затрапезный вид – мы не сильно отличаемся от большинства посетителей.
Проводим за игрой четвёртый день из отведённых семи, и пятый… Проигрываем, потом немного отыгрываемся, потом снова проигрываем. Кто сказал, что дуракам везёт?.. А я чувствую себя дураком.
В тот же вечер я граблю таксиста. Это оказалось неожиданно легко. Моральных угрызений я не чувствую: мне просто нужны деньги, чтобы снова попасть в «Лас-Вегас». Что-то сдвинулось в моём мирке, а?.. Или это последствие травмы?
День шестой. Утро… Мы – в парке возле казино. Оно ещё закрыто. Я бездумно кидаю снежки в каменную чашу пустого фонтана. В голове – ни одной мысли.
– Я должна вернуться… – вдруг говорит Машка. У меня ощущение, что с этими словами она вытаскивает из тела огромную занозу. – Вернусь, отработаю… На трассу выйду или ещё чего, что прикажут. Отработаю я им эти чёртовы деньги!.. – кричит она в пространство.
– Девочка, – проникновенно говорю я. – Ты разве не понимаешь, что никакие деньги нам не помогут?