Полдень, XXI век (июнь 2012)
Шрифт:
Я устроился покомфортнее среди погнутых и вывернутых тел.
Что-то разладилось у меня в груди, дыхание переродилось в клекот. Прости, Пельмешка, прости, Семеныч.
Я ощутил легкое дуновение ветра, наверно, это от невидимой поступи Таната. Мрачный господин, я больше не могу работать. Совсем отбился от рук. Жажду покоя и кофе. Чего медлишь, крылатый?..
Ветер забубнил мне на ушко молитвы. Он принес шорох колес по мокрому асфальту и приглушенный визг тормозов. Ветер усилился, мурашки побежали по коже. Донеслось
Мой рукастый двойник вдали сминает строй, уходит сквозь пальцы, лепит своих химер из нагромождения тел…
Черноту прорезают молнии, бьет ослепительный свет из проломов, меня посещают галлюцинации: этот натужный хрип и ритмичные удары, отдающиеся землетрясением в ночи, могут принадлежать только Талалаю. Спортсмен пыхтит и ломает подвальный мрак снаружи. Левой-правой. У него чешутся нос и кулаки.
Вайс отгибает ломом чернильные осколки; за его спиной дымится груда металла: верный конь умер, стерты шины до костей.
Михаил Карлович богохульствует на неизвестном мне языке, и все эти бессмысленные легионы растворяются в бездне вместе с моим туманным чудищем. Я знаю: оно будет допекать их и в аду.
Я теряю чутье и уплываю за гаснущую лампочку.
…Я выдохнул и вошел в узкую арку.
Темнота и сырость подворотни, припорошенные снегом, обступили вокруг. Туфли скользят по первой наледи, цокает вспучившаяся в проходе брусчатка. В этом городе не бывает ровных дворов и тротуаров. Под землей ползает червь-гигант, и бока его мнут петербургскую почву, как тесто.
Сейчас перспектива – это два десятка шагов от решетчатых ворот до крыльца, мимо замерзшего водостока и разбитой рекламы турагентства.
– Это я, моя королева, – говорю в домофон.
Девчонки-подростки стоят на лестничном марше, оживленно обсуждают цилиндрик помады, с красным крестом на колпачке. Я прохожу мимо. Покалывает в почках, наверно, застудил.
Второй этаж.
Кружится голова, пожалуй, пора перекусить, иначе голодный обморок.
Третий этаж.
Мерзнут руки; ватные ноги с трудом преодолевают ступени. Простуда, понимаю, инфекция.
Четвертый…
Лежу на ворсистой подстилке; плывет перед глазами. Запускаю руку за спину, чувствую, как из меня вытекает. Заточка была очень острой. Девчонки-подростки, идущие следом, выглядывают меж прутьев перил, словно из-за решетки.
– По приколу, Надюх… – выдыхает одна.
На Пельмешку похожа…
Распахивается дверь, звенит китайский колокольчик, сквозняк навевает цитрусовые.
У моей королевы тонкий вкус.
Нет, не вставайте на колени, говорю. Шепчу. Слышите! – ни перед кем.
Она наклоняется к моим губам.
– Это новый, – шепчу, – уровень… не вставайте ни перед
Моя королева на коленях передо мной. Что-то меняется в ее глазах.
.. Пурга на улице раскидывает белые лапы.
И медленно, не спеша, идет, рукастая, за двумя подростками.
Владимир Обломов Вода и вино (Рассказ)
Ветерок трепал утолки километровки, прижатой к ещё тёплому капоту «нивы» бутылкой кваса. Шелестели кроны сосен, стрекотали кузнечики, да где-то неподалёку бормотало радио. «Ни черта не понять, – подумал Андрей. – По карте из этой деревни только одна дорога, а тут аж три. Разве что камня с надписью не хватает».
– Это было как молния, – доверительно прозвучало за спиной.
Андрей, вздрогнув от неожиданности, повернулся. У забора стоял какой-то дачник в старой клетчатой рубашке (в городе такую уже не наденешь) и тёртых джинсах. Андрей улыбнулся:
– Какая ещё молния, ни облачка на небе, – и вернулся к карте.
– Как молния, – терпеливо повторил нежданный собеседник. – Молния, понимаете?
Казалось, что он обращается к ребёнку. Или к слабоумному.
Андрей снова взглянул на него. Тот рассеянно смотрел в какую-то точку над верхушками деревьев, будто вспомнил что-то. «Ну конечно, в каждой деревне должен быть свой дурачок». Вот только на дурачка человек походил меньше всего. На лице ни признаков многолетнего вырождения, ни следов пьянства, обычных у деревенских жителей. С виду лет тридцать. Да и вообще, выглядел он именно как горожанин, какой-нибудь учитель, инженер или менеджер, выехавший в деревню на выходные или на время отпуска. «И сошедший здесь с ума», – вдруг подумал Андрей. Ему стало не по себе.
– Ну да, ну да, – кивнул он. – А не подскажешь, как отсюда на Вязовец выехать?
Тут же он пожалел о том, что ввязался в диалог. Взгляд дурачка переместился на него, стал осмысленным. Дурачок рывком преодолел разделявшие их метры и оказался лицом к лицу с Андреем, глядя прямо ему в глаза.
– Как молния, – почти прошептал он. – Иногда кажется, что это она и была. А может, и правда? Как думаете?
– Парень, держи-ка дистанцию, – предупредил Андрей, готовясь в случае чего двинуть парня в ухо и на том закончить беседу.
Но дурачок уже потерял к нему интерес, отступил назад и снова прислонился к забору, глядя в небо над соснами и едва заметно шевеля губами. Андрей разжал кулаки. А с другого конца улицы в сторону «нивы» уже спешил неопределённого возраста абориген в чёрном «адидасе» и белой кепке.
– Здорово, – обратился он к Андрею, переводя дух после тридцатиметровой пробежки. – Ты не обижайся, он псих немного.
– Да я уже заметил, чтоб ему, – огрызнулся Андрей. – На привязи своих психов держать надо. Ещё б минута – лежал бы твой псих на травке, сопли пускал.