Полдень, XXI век (октябрь 2011)
Шрифт:
– Да, весьма. В отличие от содержания. В «Упанишадах» говорилось об учении, называемом переселение душ. Вот послушай, эту фразу я заучил наизусть: «Как человек, снимая старые одежды, надевает новые, так и душа входит в новые материальные тела, оставляя старые и бесполезные». Мне кажется, что мы получили знак из прошлого, милая. От тех, чьи души мы унаследовали.
Зина отстранилась, посмотрела испуганно.
– Неужели ты в это веришь?
– И да, – сказал Алекс тихо. – И нет.
Вагон был набит до отказа. Каким-то
Случалось, поезд резко останавливался – на несколько минут или часов. Под Локней на запасных путях простояли трое суток. Случалось, взрывался криками – если ловили вора. Случалось, по вагонам шли солдаты, приказывали всем выходить, а там – проверяли документы, багаж, обыскивали. Так вышло и на сей раз – остановка, лязгающая дрожь вдоль состава, шинели, винтовки, крик: «Вылазьте все!»
Ранние зимние сумерки укутали станцию и сгрудившихся у вагонов людей. Подошёл солдат и крикнул: «В вокзал идите!» Пассажиры двинулись к одноэтажному серому зданию. Внутри тускло-жёлтым горели лампы, и было душно. Пахло мокрым войлоком, табаком и чем-то съестным. К вошедшим приблизился вальяжной походкою дюжий субъект в кожанке – видимо, комиссар.
– Ну что, граждане проезжающие, сами ценности сдадите или изымать придётся?
Пока «граждане проезжающие» роптали, заявляя, что ценностей у них нет, детина прошёлся вокруг, оценивающе разглядывая пассажиров. Затем резко схватил за плечо стоявшую с краю Зину.
– Пошли!
– Куда?
– На личный комиссарский досмотр, – осклабился «кожаный».
Зину передёрнуло. Раньше её не обыскивали – видимо, не походила на особу, везущую ценности.
– Пошли-пошли, – комиссар зашагал вперёд, не выпуская Зинино плечо.
В полутёмном кабинетике стоял огромный стол и зачем-то глобус в углу. Втолкнув Зину внутрь, комиссар прошёл к столу, бросив ей: «Раздевайся».
Зина сняла шубку и растерянно держала в руках.
– Дальше раздевайся.
– 3-зачем?
– 3-затем, – передразнил её комиссар. Стоя у стола, он глядел на Зину с ухмылкой, заложив большие пальцы за ремень. – Давай-давай.
– Нет.
С комиссара мигом слетела вальяжность. В два шага он подскочил к Зине и схватил за подбородок, больно вдавливая мизинец в шею.
– Раздеваться, сказано. Кобенишься тут, сучка… – с этими словами комиссар тряхнул несколько раз её голову, потом отбросил Зину от себя.
Отлетев, она ударилась о стену затылком и, глядя в белые от ярости глаза, поняла, что до Бельгии не доедет. Комиссар оказался рядом и навис всей тушей над Зиной. Во рту у неё появился солоноватый вкус крови, а перед глазами снова встала картина. Снова Зина видела её, как наяву, в мельчайших деталях. Удар в висок она почувствовала, но ахнула не от боли, а от удивления: у пары, стоящей наверху, были их лица. Её и Алекса.
Когда из-за двери раздался выстрел, пассажиры вздрогнули. Некоторые перекрестились. А один забормотал тихо: «Боже Духов и всякия плоти! Ты твориши…»
Разъезд напоролся на красных в десяти километрах от станицы Глубокой. Из-за чудом уцелевшего плетня, окружавшего покинутый горелый хутор, по разъезду дали залп. Зажимая руками простреленную грудь, свалился с коня хорунжий Пилипенко, сполз с седла и рухнул на землю подпоручик Зеленин.
– Назад! – вытянув жеребца плетью, крикнул Алекс. – Наза-а-а-ад!
Конь встал на дыбы, грудью принял пулю, осел на круп на подломившихся задних ногах. Алекс успел соскочить, рванул из кобуры маузер, зажав в кулаке рукоятку, распластался на земле. Обернулся – остатки разъезда на рысях уходили по полю прочь.
– Вот он, гад! – каркнул надтреснутый голос от плетня.
Алекс, не целясь, выстрелил на звук раз, другой, ощерившись, стал отползать. Пуля догнала его, пробила запястье, вышибла из ладони маузер, вторая ужалила в бедро, третья вошла под рёбра. Горизонт накренился, расплылся маревом, перед глазами вспух и заклубился багровый туман. Он подхватил Алекса, затянул в себя, закрутил, вышиб из-под него опору.
Балансируя на краю затвердевшего вдруг тумана, Алекс увидел под собой лестницу. Она, петляя, уходила из-под ног вниз, в никуда.
– Попался, сука! – кричал кто-то надтреснутым голосом от подножия.
Это он мне кричит, понял Алекс. Это я попался.
Чудом удерживая равновесие на краю тумана, Алекс обернулся.
– Зина, – выдохнул он, разглядев тонкую, надломившуюся на последней ступеньке фигурку. – Зиночка.
Левой рукой нашарил рукоятку, судорожно зажал в кулаке, последним усилием рванул к виску.
– Гнида офицерская! – донеслось с нижних ступеней.
Алекс прыгнул вперёд, обхватил Зину за талию, удержал, замер с нею в руках.
И шагнул за край.
2. 1945-й
Первый лейтенант военной разведки США Фил Бенсон, подперев кулаками подбородок, задумчиво разглядывал перебежчика. Впрочем, его и перебежчиком-то нельзя было назвать. Бегут к врагу, а США и СССР пока что союзники. Правда, неизвестно, надолго ли: война подходит к концу, и кто знает, как сложатся отношения после капитуляции Германии.
Бенсон кивнул переводчику и приступил к допросу.
– Имя, фамилия, возраст, воинское звание.
– Пётр Андреевич Горюнов, 1918-го года рождения, рядовой.
– С какой целью вы дезертировали?
– Я не дезертировал! – вскинулся Горюнов. – Я… – он потупился и замолчал.
Бенсон подождал, но продолжения не последовало.
– Вы дезертировали из идеологических соображений? – помог он допрашиваемому. – Пострадали от советской власти? Имеете подвергшихся репрессиям родственников? Терпели притеснения за свои убеждения?