Полдень, XXI век (январь 2011)
Шрифт:
– Точно? – недоверчиво спросил кто-то другой и тут же ответил, возражая сам себе: – Здесь.
С этого момента они начали двигаться четко и слаженно, похожие на детали работающего механизма, с которого сняли кожух.
Одновременно сняли рюкзаки.
Сбросили дождевики.
Поправили шапки.
Нагнулись, присели на корточки, пошарили в рюкзаках и выпрямились, сжимая каждый по мотку лески.
– Эппл! – прикрикнул папа.
Она отвлеклась, задумалась, наблюдая за ними, а должна была, наверное, проделать то же самое. Путаясь
Напротив Неда.
Он увидел ее – как будто впервые. Подался было вперед. Шевельнул губами.
И тут все внезапно развернулись на сто восемьдесят градусов.
Спинами друг к другу.
Лицом к Лесу.
Эппл снова притормозила, отстала, не сразу поняла, что делать, а потом, искоса глядя на папу, принялась поспешно нагонять, лихорадочно торопиться, а затем уже двигаться в одном ритме и порыве с ними.
Вверх-вниз-вбок-вниз-на себя-вверх-вбок-вбок-наоборот…
Хаотичные и странно синхронные движения.
Полупрозрачная пластиковая паутина.
Или, скорее, спутанные волосы.
Леска.
Лес.
Они уже заплели все пространство вокруг, заключив себя в подобие воздушного, почти невидимого, но прочного и непроходимого кокона.
Тогда папа вдруг повернулся к Эппл и резким движением сдернул с нее шапку.
В первые секунды не было ничего, кроме крика. Оглушительного, всеобщего, разнонаправленного, разлетающегося, как взрыв, осколками слов и фраз, дробью ругательств и возмущенных междометий, ошметками терминов и аргументов, сливающихся в общую взрывную волну. Потом начало оседать, прорастать, проявляться:
– …нельзя…
– Ты хоть понимаешь, что…?!
– Нарушено!! И теперь…
– Нет!!!
Эппл приоткрыла намертво зажмуренные глаза. Медленно огляделась по сторонам, закрывая голову руками, из-под которых все равно выбивались, проникали наружу, проползали, как живые, между пальцами ее голые, незащищенные волосы…
Мужчины беспорядочно метались посреди полупрозрачного кокона, постепенно их движение сходило на нет, словно оседала на дно взболтанная взвесь. Все они по-прежнему были в шапках. И Нед. Нед на нее не смотрел.
– Это все, – с ненавистью пробормотал худощавый. – Все к чертям… До тебя хоть доходит, что это – все?!
– Это эксперимент, – по-нездешнему спокойно бросил папа, он единственный оставался на месте, рядом с Эппл. – Мы должны были рано или поздно что-то подобное сделать. Предложить Лесу свои условия, а не исполнять раз за разом бессмысленный ритуал.
– Какие еще условия?!
– Лучшие, – уверенно сказал он. Положил руку ей на плечо. – Может быть, он теперь тоже пойдет нам навстречу.
– Лес выбирает сам! Ему плевать на твои экспе…
– Я думаю, надо продолжать, – в параллель заговорил
– Лес?!!
Они снова кричали, и доказывали, и обвиняли друг друга, и мелькали в калейдоскопном ритме то ритуал, то эксперимент, то жертвоприношение, то наука, то новый виток эпидемии, то возможность спасения, то надежда, то конец всему, а еще Лес, Лес, Лес… И никто из них не снял шапки. До сих пор. Даже Нед.
Он тоже что-то сказал. Кажется. Она не расслышала точно.
Она лежала в темноте, беспросветной, беззвучной, лишенной простора и очертаний. Она была Лесом, и Лес прорастал в нее корнями, журчал сквозь нее древесными соками, возносил на крону одиноким румяным плодом. И уже оттуда она увидела землю глазами Леса, услышала шелест его листьев и хвои, осознала его мощь и разум, почувствовала его боль. Лес больше не был чужим. А она – больше не была собой. Она вообще постепенно переставала быть.
Ее волосы потихоньку отрастали и шевелились, начинали свою, отдельную жизнь. Пока еще робко, не уверенные до конца, что им можно. Однако понемногу наливаясь древним знанием и непобедимой силой, на какие вряд ли может рассчитывать маленький, ничтожный, пришлый человек – если только…
Она уже знала условие.
Но не могла встать.
– Я говорил тебе держаться рядом со мной! Говорил или нет?!
Эппл все крепче обхватывала его шею, вцеплялась в плечи, а все вокруг ходило ходуном – только бы не упасть! – и шапка окончательно сползла на глаза, и шевелились под ней пленные волосы, и лопались, до крови врезаясь в предплечья, никак не кончались поперечные нити паутины-лески… Но, кажется, уже прорвались. Прорвались, да?
– Нед…
– Молчи! Крепко держись и молчи!
– Куда ты меня…
– Молчи, я сказал!!!
Он нес ее на руках, он почти бежал, а вокруг шептался Лес, и Эппл по-прежнему понимала его, по крайней мере в общих чертах, из-под этой душной неуместной шапки, которая глушила все волны и звуки. Лес был не против. Лес готов был их отпустить.
И что тогда?!
– Я ведь уже заразилась. Все равно.
– Я должен был сразу понять. Как только увидел на станции остальных, пересчитал… Я и понял. Но не думал, что настолько.
– Зачем он так, Нед?
– Об этом давно говорили. Что Лесу нужна настоящая жертва. Что система экспедиций тринадцати, со всеми ее премиями и пайками участникам, пожизненной пенсией семьям, уважением в обществе, – то есть самой высокой платой за геройство и риск, которую наша колония в состоянии предложить, – не то, чего он хочет и требует… Как будто кто-то может знать, чего требует Лес.
Эппл уже знала. Но не сказала, спросила другое, глядя из-под рубчатого края шапки на синее пламя спиртовки-костра: