Полдень, XXI век (январь 2011)
Шрифт:
– Тринадцать.
Не любила она свой возраст: двенадцать еще ничего, возраст детей из всех приключенческих книжек, четырнадцать – уже почти взрослость, а тут что-то аморфное, никакое, посередине. Но Неду, конечно, было все равно. Кивнул, спросил еще:
– А почему Эппл?
– Мама придумала. Говорила, я похожа.
Замялся, прикусил губу и неловкость, поправил шапку. Отозвался мгновением позже, чем надо бы:
– Похожа, да.
Папа шагал, не оборачиваясь, его фигура стала размываться в тумане, и Нед прибавил ходу, слегка подтолкнув в спину Эппл. Шли уже долго,
Но если не верить, как можно вообще ходить в Лес?
Ничего, мысленно твердила она, глядя из-под вязаного края вниз, в топкую грязь под ногами. Папа сто раз был в Лесу, а Нед, наверное, целых двести. А вот мама не была ни разу… Не надо вспоминать, не надо бояться, только так получится когда-нибудь понять. Правда, папа говорил – давно, раньше, когда об этом разговаривали вслух, – будто в Лес ходят, вовсе не надеясь разобраться, а просто потому, что так надо, только так удается удержать равновесие. Хлипкое, какое-никакое. Но оно все-таки держится, и поэтому каждый раз снова надо идти.
Теперь он так уже не говорит и, наверное, не думает. И все равно.
Нед провел рукой по лбу снизу вверх: странно, у него, кажется, тоже сползала шапка. Перехватил быстрый взгляд Эппл, улыбнулся:
– Не бойся.
– Я никогда не боюсь.
– Пообещай мне одну вещь. Ну-ка, посмотри на меня.
Смотреть на Неда всегда было здорово и немножко стыдно, обычно Эппл стеснялась, но сейчас он сам попросил. Вскинула подбородок: доставала она ему до груди, не выше.
– В Лесу держись рядом со мной, – сказал Нед. – Не отходи от меня больше чем на три шага, что бы ни случилось. Обещаешь?
Эппл вдруг хихикнула, глупо, по-детски. Больно прикусила губу:
– Я просто… Папа то же самое просил. Рядом с ним держаться. И как я буду, если вы с ним в разные сто…
Нед глядел куда-то поверх ее головы. Серьезно, без улыбки:
– Лучше рядом со мной.
Из тумана выступили остроконечные дождевики. Их было много, они беспорядочно двигались, Эппл никак не могла подсчитать. Но должно быть одиннадцать, плюс папа и Нед. Она сама, конечно, не в счет.
Из-под дождевиков заговорили, заворчали вразнобой глуховатыми голосами:
– Долго.
– Уже не знали, что думать.
– Нельзя опаздывать.
– Так вышло. В Лесу нагоним.
– Нагоним, да. Но плохо, плохо, нельзя…
Лоб залепила мокрая прядь, Эппл поспешно поддула ее, лихорадочно заправила под шапку. И осмотрелась по сторонам: станция. Щербатые стены не доходили до крыши, она держалась на проржавевших балках, а казалось – висит в тумане. Мокрая штукатурка сплошь исчеркана, изрисована, исписана. Эппл подошла ближе и присмотрелась, приподняв край капюшона: фу, гадость, хуже, чем в школьном туалете… давно, когда еще была школа. И длинная, квадратиком, лавка вдоль трех
– Присядем.
Фигуры опустились на лавку вплотную друг к другу, как нахохлившиеся воробьи. Не зная, садиться ли и ей, Эппл вопросительно глянула на Неда – но тут ее схватили сзади за локоть, потянули, усадили. Обернулась: папа. Остов бывшей лавки был лезвийно острый и твердый, холодный, как лед.
Мужчины, собравшиеся выступить в Лес, сидели неподвижно. Эппл считала головы-капюшоны: один, два, три, четыре…
– Пошли.
Папа снова дернул ее за локоть, поставил на ноги. Нед был рядом, но смотрел в другую сторону, повернувшись к Эппл полиэтиленовым затылком. Остальные снова мельтешили, рассыпались, толпясь на пятачке станции и все никак не решаясь его покинуть.
И она не успела досчитать.
Лес оказался нестрашным. Хоть это был и Лес.
К середине утра, когда они вступили, наконец, на опушку, туман осел и разошелся, и между стволами протянулись светлые полосы. Блестела роса, шелестел под ногами подлесок, хрустели, ломаясь, тонкие веточки. Больше Лес не издавал ни звука.
Мужчины тоже шли молча. И папа, и Нед, и все. Вместе их почему-то оказалось все-таки двенадцать. Но, может быть, это не настолько важно.
Некоторые деревья были голые, облетевшие, дрожащие последними скрученными листьями. Другие – мощные, подпирающие толстыми ветками темные раскидистые кроны. Третьи щетинились голубоватыми иголками, с четвертых облезала завитками красноватая кора. Все их Эппл видела как минимум в школьных фильмах, а кое-какие и живьем в поселке. Но здесь они росли вместе, переплетаясь ветками и корнями, и это был Лес. Лес, который гораздо лучше знает, что делать с людьми, чем люди – как договариваться с ним, Лесом.
– Не устала? – спросил Нед.
Эппл, не глядя, помотала головой. Расправила плечи под лямками рюкзака.
Мужчины шли. Дождевика не снял пока никто, но многие посбрасывали капюшоны, ритмично темнея рубчатыми пирамидками одинаковых шапок. Шапки все равно не спасают. Кого-нибудь одного – она точно не спасет. Хоть бы не папу, прикусила губу Эппл. И не Неда.
– Еще немного, и будет привал, – сказал он. Ободряюще, как маленькой.
Она посмотрела на него быстро, украдкой. Капюшон Неда распластался по плечам, а из-под шапки тут и там вырывались наружу, словно языки пламени, блестящие влажные волосы.
Эппл вскрикнула. Чуть слышно, прикрыв рот ладонью.
Он улыбнулся. Не понял.
– Какая, к черту, наука, – сказал худощавый нервный мужчина. – Какие, к черту, исследования.
– Какие уж есть, – отозвался другой, грустный, темноглазый.
Эппл слушала. В поселке об этом давно уже не говорили, а здесь, в Лесу, оказывается, до сих пор. Впрочем, о чем еще здесь можно было говорить.
Они сидели на примятой траве плотным кружком. Огонь спиртовки под котелком горел беззвучными бледно-синеватыми лепестками, неуютный, совсем не похожий на костер. Не может же быть костра в Лесу.