Поле бесчестья
Шрифт:
– Вы, кажется, хотите сказать, что каждый пункт обвинения непререкаемо точен? – сказал Юргенс с нескрываемой, едва ли приличествующей контр-адмиралу при обращении к полному адмиралу язвительностью.
Кьюзак уставилась на него, как на мерзкое насекомое.
– Вы исключительно точно уловили суть сказанного мною, адмирал Юргенс, – холодно произнесла она. – Но если вы предпочитаете более простые формулировки, могу сказать, что если какое-либо действие и подпадает под определение «бегство с поля боя перед лицом врага, вызванное личной трусостью», то это поступок Павла Юнга. Этого вам достаточно, адмирал?
Юргенс побагровел и привстал, однако Александер прокашлялся.
– Леди
Медленно и неохотно Юргенс погрузился в свое кресло – и в мрачное молчание. Выждав еще момент, Белая Гавань продолжил:
– Хочет ли кто-либо из присутствующих предложить дополнительные вопросы для обсуждения?
Никто не ответил, и он едва заметно пожал плечами.
– В таком случае, леди и джентльмены, приступим к голосованию по каждому пункту обвинения. Прошу заполнить лежащие перед вами бюллетени.
Заскрипели перья, зашуршала бумага, и через некоторое время заполненные бланки были переданы председательствующему. Собрав их в стопку, граф вскрыл один за другим. Сердце его упало. Результат оказался именно таким, какого он ожидал и опасался.
– Оглашаю итоги голосования: виновен по всем пунктам – три голоса; невиновен по всем пунктам – три голоса.
Граф Белой Гавани поднял глаза и с едва заметной усмешкой сказал:
– Боюсь, леди и джентльмены, нам придется ненадолго здесь задержаться.
Глава 9
В комнате ожидания Хонор Харрингтон откинулась в кресле, закрыла глаза и попыталась притвориться спящей. Правда, она сильно сомневалась, что введет кого-нибудь в заблуждение… и уж точно не рассчитывала одурачить Пола Тэнкерсли. На коленях Хонор мягким теплым комочком примостился Нимиц, чье сопереживание соединяло ее с эмоциями сидевшего рядом Пола. По мере того как томительно тянулось время, она все сильнее чувствовала его нарастающее беспокойство, к сожалению, лишь усугублявшее ее собственную тревогу. В этой ситуации Хонор была благодарна Полу за то, что он сочувствовал молча, не пытаясь – что наверняка попробовал бы сделать кто-то менее чуткий – приободрить и успокоить ее.
Все затянулось слишком надолго. С того момента, как ей стал известен состав суда, Хонор охватил страх, и с каждым часом мучительного ожидания этот страх усиливался. Воспоминание о предупреждении королевы относительно политических последствий, которых при всем желании не избежать, жгло ее, словно кислота, пролитая на зияющую рану. Ей казалось, что неспособность суда вынести приговор будет равносильно оправданию, если не хуже. Юнг, во всяком случае, снова будет гордо козырять своей неуязвимостью, и она не знала, как вынесет это еще раз.
Хотя на самом деле застарелая ненависть запаха не имеет, Александеру казалось, что кондиционер в совещательной комнате просто не выдержал перегрузки. Что, по правде сказать, было бы понятно: в течение нескольких последних часов психическое напряжение в помещении было таким, что ощущалось физически – как способное вывести из строя даже неодушевленный прибор.
Откинувшись в кресле, он потер уставшие глаза, изо всех сил стараясь не поддаваться овладевающему им унынию. Дискуссия в очередной раз выдохлась, сменившись натянутым молчанием. Впрочем, слово «дискуссия», подразумевающее обмен доводами и оценку их убедительности, едва
После того как бюллетени – с тем же тупиковым результатом – были заполнены восемь раз и Хэмиш уже с трудом справлялся с пульсирующей в висках тупой болью, он устало предложил:
– Послушайте, мы спорим не один час, а ведь никто даже не обратился к свидетельским показаниям. Кто-нибудь из вас хотя бы задавался вопросом о том, как факты представлены обвинением?
Ответом ему было молчание. Граф тяжело вздохнул.
– Так я и думал. А значит, мы находимся в тупике, причем не из-за того, что делал или не делал лорд Юнг, не из-за того, что делала или не делала леди Харрингтон, но исключительно в силу критериев, на основе которых пытаемся вынести решение. Мы не сдвинулись ни на миллиметр.
– И я не верю, что мы это сделаем… сэр. – Голос Юргенса охрип, но взгляд, скрестившийся со взглядом Александера, сохранил вызывающий блеск. – Я утверждал и продолжаю утверждать, что лорд Юнг действовал в рамках Военного Кодекса, что делает все это разбирательство просто нелепым.
– Согласна, – поддержала его коммодор Леметр.
Кьюзак и Сименгаард готовы были ринуться в бой, но адмирал Александер предостерегающе поднял руку и заговорил сам.
– Возможно, вы и правы, адмирал Юргенс, однако я вовсе не уверен в том, что другая коллегия согласится с вашей точкой зрения. Если мы не придем к решению, у Адмиралтейства не останется иного выхода, кроме как собрать трибунал в другом составе – таком, что его решение почти наверняка будет не в пользу лорда Юнга.
– Надо полагать, что это возможно, сэр, – ответил Юргенс. – Но я могу голосовать лишь так, как велят мне моя совесть и мое собственное понимание существа дела с позиции действующего законодательства.
– Независимо от политических и военных последствий, адмирал? – вырвалось у Хэмиша.
Он тут же прикусил язык, но было поздно. Глаза Юргенса вспыхнули.
– Я присягал в том, что буду принимать решение на основе имеющихся доказательств и моего понимания Военного Кодекса, – язвительно указал он. – Возможные политические осложнения не должны иметь к этому никакого отношения. Но раз уж вы, сэр, сочли возможным напомнить о них, я должен заявить, что сам этот процесс, по существу, является политическим. Он затеян ради того, чтобы приговорить лорда Юнга к смертной казни в угоду политической клике заговорщиков и кучке старших офицеров, желающих извлечь политическое преимущество, оказав помощь леди Харрингтон в сведении личных счетов.
– Что?!
Тор Сименгаард приподнялся с места, вцепившись ручищами в столешницу так, словно намеревался разнести ее в щепки.
– Это общеизвестный факт, капитан, – буркнул Юргенс. – Харрингтон ненавидит Юнга еще с тех пор, когда они вместе учились в Академии. Сейчас она оказалась любимицей толпы, и ей представилась возможность покончить с ним посредством этого судебного фарса. А некоторые старшие офицеры, – он упорно смотрел на Сименгаарда, не желая встречаться взглядом с адмиралом Александером, – готовы подписаться под любой юридической абракадаброй, лишь бы преподнести ей на блюде голову соперника и настроить общественное мнение против оппозиции. Воля ваша, но я, со своей стороны, в этом позорище участвовать не собираюсь.