Поле Куликово
Шрифт:
Оттуда же и поговорка пошла древнерусская: « мол, что ты на меня или кого бочку катишь ».
Вот так-то, люди добрые, русичи. Все то из жизни берется и ею подтверждается.
Перемирие было то недолго. Вновь те посадские на свой сход собрались. Больно им стало, что их чин пострадал в борьбе этой.
Надобно тех гридней вовсе изничтожить, сказал один из них, - только вот не знаю, что придумать к этому.
Кто ж охранять нас тогда будет?- задал вопрос
А зачем нам это,- ответил тот же,- мы и так неплохо проживем, а коли надо, то и сами постоять можем.
Молчание наступило тогда, но спустя время все ж поддержали человека того и порешили совместно мзду ту пустить.
Однажды к гридням вновь деву подбросили, на чердак ее положив и заставив там орать, как резанную.
Надо сказать, что деве той лет мало было, и так же Малушей она прозывалась, ибо мала была, а также отмечу, что подкуп отца ее в этот раз впервые свершился вообще на Руси. До того, откровенной дачи злата или чего-то другого не было.
Так вот. Дева та кричит наверху, людей созывая, гридни не поймут ничего и головами во все стороны крутят. Люд собираться начал, снова злобу вверх воздавая из-за стен небольших посада того.
Вскоре людей собралось множество и силой своею, толпою значит, стену ту порушили и в двор ввалились. Гридни к дому самому отступили, на всяк случай приготовив свои мечи.
Кто-то на чердак полез и деву ту достал, за волосы волоча. Кровь по ее ногам стекала струйками и вся раздета догола она была. Обучил ее отец этому и заставил проткнуть себе веткою место оное, что как дань чистоты сохранялось.
Взбеленились люди, проклятья на головы гридней посыпались, и вот-вот должна была битва разразиться.
А народу собралось тьма тьмущая со всего Киева. Так бы за один раз они тех гридней и побили. Посадские те в стороне стояли и один из них руку о другую потирал...
Заметил то Мартын, сотник гридней, и, выйдя наперед, вдруг руку вперед протянул, пальцем указывая на человека того.
– Вот, кто мзду нам воздает. Желает вашими руками нас погубить. Не делали мы всего того, в чем нас обвиняют. Желают посадские, чтоб мы под их властью ходили и всяку гнусь ихнюю исполняли. Не за воеводу Ратича мстят, а за себя боятся, чтоб мы им руки не поотрубали за дела их каверзные.
Человек тот руки потирать перестал и назад тиснуться начал, сквозь своих пробираясь.
– Видите, боится он, что правда в глаза ему кольнет. Оттого и прячется за спины своих. Что вы, люди, на нас бочку вновь катить стали. Вон, кто виноват. Их рук дело. Где отец, мать девы той. Что их крику не слышно?
И точно, люди обернулись, а их не нашли. И к деве той с распросами обратились. Тут она во всем и призналась и вновь разрыдалась, чтоб простили ее гридни и люди за то, что родители ее на подкуп польстились.
Через время на двор тот привели родителей девы той и вновь допросили. Они также сознались и рукой указали на человека того. Люди вытащили его из группы таких же и поставили перед своим лицом.
– А, ну, признавайся, делал то или нет?
Ну, кто ж в своей вине признается. Знал ведь чин посадский тот, что смертью это карается, потому и молчал.
Долго спрашивали его, но тот все упирался. Тогда и порешили так:
– Нечего тут разбираться. И так ясно, что виновны все. Хотели всех нас стравить, яко псов каких, а самим в добре проживать. Казним всех без разбору. Раз вместе они держатся, то значит, и беду одну создают.
Так и поступили.
Вначале казнили прямо здесь виновных, а затем по домам их подались, pyшa их, добро выгребая и бросая его кому попадет.
Так вот с той поры и повелось. Как кто рукою укажет на кого-то, то так люди и казнят. Думают, что оно так и есть. Так же погромы творят и целыми семьями уничтожают чтоб, как говорят, повадку не было.
Так же добро делят или в злобе большой рушат, сжигают. А того и не ведают, что ошибку раньше сами допустили и дали себе лапшу на уши повесить кому-то.
Долго буйство то шло, но, наконец, завершилось. Хотели и княжичей было прибрать, но Добрыня их защитил, да и гридни вступились.
– Нельзя княжичей по ветру пускать. Не поймут того другие люди. Обвинят нас в вине пред богом Перуном. Он за них стоит, и он велит им управлять нами. Пусть, подрастают и ценят нашу доброту, а также веру нашу в бога Перуна и Сварога.
Здесь надо отметить, что после смерти Ольги и по происшествию почти восьми лет, гонения на, так называемых, волхвов прекратились, и они снова обрели покой.
Оттого и повелось, что Перун - то бог общий, а Сварог - бог небесный. Люди то все придумали и то все в слух какой пускали.
Так вот закончилась первая распря между знатью и простыми людьми, и так оно с тех пор повелось и ведется до этого времени.
Вскоре народ киевский на общий сход собрался, как то и водилось со времен былых. Решили на трон, посад киевский князя Ярополка посадить, хоть и отроду он был еще мал.
Всего то двенадцать годов ему и было. Хоть и имя князю дали сильное "ярый", яровой, от земли значит пошел, но здоровьем и телом слаб он был, и в седле с малу плохо держался.
Плохо стрелу пускал, плохо меч держал, под руку его сделанный.
Но все же князь - он и есть князь. Так и посадили его на трон киевский. Весть о том разнеслась по всей округе и дошла до самых окраин русских, варягов и других, в роду одном состоящих.
Добрыня вскоре воеводой стал, да так и остался им до конца дней своих.
Но недолго Ярополк правил. Болезнь вскоре пошестью по Киеву поползла и его сгубила. Лет в пятнадцать смерть и постигла.
Вновь посад Киевский пустым оказался. Надобно было снова князя другого возводить. И тут народ древлянский весть свою с гонцом послал.