Полегче на поворотах (сборник)

Чейни Питер

— Да. Рядом с двадцать седьмым номером.

— Верно. Рядом с комнатой, где спал ваш брат. Но он не спал, он ссорился. Я слышал сердитые голоса.

— Вы уверены, что голоса доносились из номера двадцать семь, а не какого-то другого?

— Уверен. С другой стороны ванной вообще нет комнаты.

Сердитые голоса доносились из двадцать седьмого номера!

— Вам не удалось услышать, о чем шла речь, доктор? Из-за чего был спор?

— Только кое-что. Но когда они повысили голос, я услышал, как ваш брат сказал:"—

Я возвращаюсь в Лондон и не собираюсь торчать тут ни минуты с этой проклятой книгой". Вот что он сказал.

— Вы уверены? Вы уверены, что он произнес именно эти слова?

— О, да. Я слышал это совершенно отчетливо.

— А мужчина, с которым он ссорился, — что тот ответил?

— Это был не мужчина, мистер Хольт. — Линдерхоф замялся, его холодные голубые глаза беспокойно блеснули. — Голос был женский.

— Вы слышали, что она говорила?

— Она сказала:"— На вашем месте я бы подождала, даже если бы пришлось остаться здесь до конца недели". А ваш брат сердито закричал в ответ: "— Я не останусь здесь ни на день, и это окончательно!"

— Что произошло потом?

— Она, должно быть, упросила его говорить потише. Больше ничего не было слышно. Да я и не хотел. Нехорошо слушать… подслушивать. Я вернулся в свой номер, а утром был напуган страшной новостью, что ваш брат пустил себе пулю в лоб.

— А вы не слышали звука выстрела?

— Нет. Иначе я бы сообщил об этом полиции.

Филипп расхаживал по комнате, пытаясь решить, насколько достоверен рассказ этого явно неуравновешенного человека. Наконец он сказал:

— Не могу понять, почему вы не сообщили полиции об услышанном разговоре? Или я ошибаюсь, и ваши показания просто не попали в протокол следствия?

— Нет, я ничего им не сказал.

— Но почему же, доктор? Не потому ли, что не смогли узнать женщину по голосу?

Ответ Линдерхофа пригвоздил Филиппа к месту:

— Я узнал её. Это была миссис Кэртис.

— Миссис Кэртис? Хозяйка отеля?

— Да.

— Вы абсолютно уверены?

— Определенно. У неё голос… голосок, как у недовольного ребенка, его невозможно перепутать.

Филипп устремил проницательный взгляд на доктора. В нем росло убеждение, что тот говорил правду. И все же…

— Просто невероятно, доктор! Обладая такими важными уликами, вы идете ко мне, а не в полицию. Почему? Что, черт возьми, помешало вам рассказать все инспектору Гайду?

Маленький немец, казалось, пришел в полное замешательство. Он передернул плечами и пробормотал что-то непонятное на родном языке.

— Ладно, доктор. Только между нами. Даю слово, что об этом никто больше не узнает.

— Ну, хорошо. Это должно, как вы говорите, остаться между нами. Я не мог рассказать в полиции потому… потому, что хочу избежать в данный момент упоминания в прессе своего имени. Любой намек на скандал меня разорит. На следующей неделе я должен предстать перед врачебным трибуналом

в Гамбурге. Против меня выдвинуты… определенные обвинения. Если дело обернется для меня плохо, я буду лишен возможности заниматься врачебной практикой.

— В чем же вас обвиняют?

— Сплошная ложь! — Линдерхоф запнулся, его лицо побагровело от гнева. — Ложь, состряпанная бездельниками, которые от нечего делать суют свой нос в чужие дела. Вам скучно будет выслушивать детали, но, уверяю вас, я восстановлю свое доброе имя. Я приехал В Англию, чтобы ни один немецкий газетчик не смог разыскать меня, и поэтому я не могу позволить себе быть замешанным в какие-то дела с вашей полицией. Как видите, положение у меня очень сложное.

— Вижу…

Это была странная история, но звучала она правдоподобно. Очевидно доктор выдержал нелегкую борьбу с собственной совестью, прежде чем решился на этот рассказ.

— Вы очень верно поступили, придя ко мне, доктор. Я высоко ценю ваш поступок.

— В самом деле? В таком случае не окажете ли мне ответную любезность?

— Безусловно, если смогу.

— Если вы воспользуетесь полученной от меня информацией, пожалуйста, не упоминайте моего имени в течение следующих нескольких дней. После того, как на той неделе мое дело закончится, мне все уже будет безразлично.

— Очень хорошо, доктор.

— Благодарю вас. До свидания и удачи вам!

— Благодарю и в свою очередь желаю вам, доктор, всяческого успеха.

Они пожали руки, и Филипп проводил Линдерхофа до двери. Когда он вернулся, Рут стояла посреди кабинета, глаза её возбужденно блестели.

— Вижу, вы подслушивали, — спокойно сказал Филипп.

Она озорно улыбнулась.

— В обязанности образцового секретаря, к вашему сведению, входит знать, чем занимается её начальник в рабочее время.

Филипп не был расположен к фривольной болтовне и уже собрался одернуть Рут, когда зазвонил телефон.

— Спасительный звонок! — усмехнулась Рут, а Филипп не смог подавить гримасу досады. Подняв трубку, она вновь стала образцовым секретарем. Фотостудия Хольта… Да… Кто говорит?.. Одну минутку. Это миссис Кэртис, она хочет поговорить с вами.

Филипп взял трубку.

— Миссис Кэртис? Это Филипп Хольт. Чем могу служить?

Рут внимательно наблюдала за ним. Вот он слегка нахмурил брови и ощупал карман.

— Да… Да, ключ у меня… Вы наверно правы, он действительно не подходит к моей двери… Хорошо, миссис Кэртис, я верну его вам… Нет–нет, если это важно, я лучше сам привезу его. Не составит никакого труда… Завтра я навещу вас в отеле. Да, миссис Кэртис, я настаиваю на этом. К тому же мне хотелось бы побеседовать с вами.

Жгучее любопытство пересилило у Рут угрызения совести. Она прошмыгнула в дверь, ведущую в квартиру Филиппа, и схватила отводную трубку в гостиной.

Послышался недовольный голос миссис Кэртис: