Полет дракона
Шрифт:
Ли-цин вежливо приветствовала хозяина усадьбы.
– Можешь звать меня - господин Хатем. – Ответил тот. – Ты не из наших краев, юноша?
– Нет. Мое имя – Лян. Я отстал от посольского каравана, и пошел наперерез, чтобы упредить его. Я знаю, что он пройдет через ваше селение, и хочу подождать его здесь. Надеюсь, что караван придет через неделю-две.
– Откуда твое посольство.
– Империя Хань, господин.
– Я не знаю такой страны.
– Это очень далеко отсюда.
– Малиб сказал, что ты ищешь работу.
– Я не хочу бездельничать в праздном ожидании.
– Похвальное желание.
Хатем оглядел юношу.
– Тяжелую работу ты не потянешь. Двор возьмешься убирать?
– Мне все равно, чем заниматься.
– Что ты просишь?
– Еды для себя и корму для лошади.
– Хорошо. Иди к Малибу. Он скажет, что тебе делать.
Первый день прошел спокойно. Ли-цин подметала двор, бегала по многочисленным поручениям Малиба и поливала цветы, которые очень любил ее новый хозяин. Размеренная жизнь хозяйства, щебет птиц и деревенские запахи остро напомнили ей далекую родину.
Вечером ее хорошо покормили, а коню предоставили место в пустующем стойле.
Ли-цин уже знала, что жители Азии гостеприимны, неторопливы и рассудительны. Но флегматика, подобного господину Хатему, она еще не видела.
Полдня он спал, широко раскинув ноги и подставив солнцу круглый, загорелый живот. Куры подходили и клевали его в родинку на ноге, но Хатем не просыпался.
После полудня он обедал. Потом обходил хозяйство и, сделав несколько общих замечаний, снова ложился отдыхать.
По двору бегало десять или двенадцать детишек от пяти его жен. Жены занимались детьми, усадебной птицей и домашними заботами.
Этот небольшой гарем, с которым Ли-цин, по вполне понятным причинам, почти не общалась, жил своей обособленной жизнью. Надо сказать, что жены, старшей из которых не было и сорока лет, не были довольны своим господином. Его лень и безэмоциональность привели к тому, что он месяцами не навещал своих жен. Женщин, находящихся в расцвете своих жизненных сил, это сильно удручало.
Национальный состав женской половины Хатема вполне соответствовал общему этнографическому раскладу страны. Гордостью ленивого, но тщеславного Хатема была молодая гречанка, неведомо как попавшая в его провинциальный гарем. Она же и внесла в него настроения вольнодумства и легкомыслия, ибо до того была рабыней в доме богатого римского патриция, где и впитала в себя все дурные нравы Вечного Города.
– Возмутительно! – Говорила она. – Мало того, что мы целый день копаемся в навозе, не получаем никаких зрелищ, так здесь еще и пренебрегают нашими прелестями!
– Другие жены слушали ее, раскрыв рот. О зрелищах, за исключением редких сельских праздников они, и то только со слов гречанки, имели весьма туманное представление. Но, в остальном, полностью ее поддерживали.
Климена – так звали гречанку, попыталась было, для разнообразия, внести в аскетическую жизнь гарема элементы лесбийской любви, но женщины, воспитанные в строгости и целомудрии, с негодованием их отвергли.
Тогда Климена заманила в свои сети правую руку хозяина – бактрийца Малиба, а вскоре и прочие жены, поколебавшись, стали пользоваться его услугами. Гарем похорошел и приободрился.
Появление в усадьбе Ли-цин не могло пройти незамеченным женской частью дома.
– Видели вы этого юношу? – Спросила она вечером своих подруг. – Строен, как кипарис, чист лицом, утончен душой и не искушен в любви.
– Откуда ты это знаешь, Климена? – Спросила самая младшая из жен.
– Мне ли этого не знать! – Отозвалась распутница. – А упустить возможность обучить такого юнца искусству любви и неги, считаю грехом великим! Тем более, не пройдет одной луны, как он удалится, и вы вырвете у себя клок волос, если упустите такую прекрасную рыбку!
Гарем разволновался. Жены были смущены и встревожены.
Молодой иноземец понравился всем. Тонкий стан, удлиненные карие глаза под сенью черных ресниц, и какая-то тихая грусть в лице влекли к нему с неудержимой силой.
– Я все возьму на себя! – Заявила искусительница. – Не пройдет и дня, как он разделит с нами свое ложе.
Ли-цин немало удивилась, заметив на себе внимание Климены и других жен.
«Кажется, они меня разгадали…». – Подумала она.
– «Ну, что ж, не вижу в этом ничего страшного. Думаю, они меня не выдадут».
Ближе к вечеру к ней подошла Климена, сделала большие глаза, и тихо сказала:
– Через час после захода солнца приходи на нашу половину. Малиба не будет, а хозяин спит, как суслик в норе. Мы должны сказать тебе что-то очень важное.
«Точно! Разгадали!». – Поняла Ли-цин, и молча прикрыла глаза в знак согласия.
В назначенный час она тихо поднялась на ноги, пересекла обширный двор, и вошла в дом. Миновала айван {119} , и прошла в боковые комнаты.
119
айван – главное летнее помещение дома.
Ее ждали. Неяркий светильник выхватывал из полумрака большой ковер с расставленными на нем яствами. Небольшой кувшин с вином украшала виноградная гроздь.
Вкруг него сидели все жены Хатема, нарумяненные и прихорошившиеся. Мало, какой мужчина устоял бы перед этими мерцающими в полутьме глазами! Мало кто удержался бы от желания прикоснуться к влажным полуоткрытым губам…
Климена жестом пригласила Ли-цин сесть.
Ей протянули чашу с вином, и она чуть пригубила его. Никто не произнес ни слова. Одна из женщин взяла в руки самбук {120} и тихонько заиграла.
120
самбук – трехструнный музыкальный инструмент.