Полет дракона
Шрифт:
– Мы готовы.
– Тогда в путь!
Покинув пределы города, друзья зашагали по тихой, проселочной дороге.
Время клонилось к лету, и солнце с каждым днем припекало все жарче. Мир вокруг них был напоен запахом цветущих растений, звоном кузнечиков и пением птиц.
– Как в былые времена! – Сказал Ильхан, полной грудью вдыхая свежий весенний воздух. – Мы опять вдвоем, и впереди – дорога. Как будто, ничего не изменилось.
– Да. Иногда какие-то кусочки нашей жизни повторяются. Как долго нам предстоит идти?
– Дня два, не больше.
– А почему мы идем пешком?
– Не знаю. Таков был приказ человека, которому я подчиняюсь.
Юань перестал задавать вопросы, и уступил это право Ильхану. Говорили о разном. Вспоминали давние годы бродяжничества, любвеобильного господина Цзы-вэня и его ревнивую супругу. Ильхан рассказал своему спутнику историю с козлом, после которой госпожа Цзы-вэнь смирилась со всеми недостатками своего мужа.
Юань рассмеялся.
– Так вот, почему он выглядел таким самоуверенным!
– Это так. Хотя, когда желаемое перестает быть запретным, интерес к нему начинает пропадать. Родители Син-нян рассказывали, что он сильно поутих в своих страстях. Впрочем, в сравнении с другими мужчинами, он все еще вне досягаемости. Но, ты лучше расскажи мне о западных странах. Они, действительно такие воинственные?
– По-разному. Рим показался мне одержимым желанием покорить весь мир. И я порадовался, что он лежит так далеко от нас. Египтян война, кажется, вовсе не интересует, и они, похоже, сами будут покорены Римом. Парфяне, а у них весьма большая страна, тоже опасаются римлян, и очень обрадовались, узнав о нашем существовании. Они полагают, что в союзе с нами сумеют противостоять Риму. Все остальные страны – помельче, и думают не о войне, а о том, как бы выжить в этом мире.
– А люди? Чем они живут и дышат?
– Все люди такие же, как и мы с тобой, Ильхан. Рождаются, заводят семью, воспитывают детей, умирают. Хотя, выглядят иногда очень странно. Я видел чернокожих людей, и поначалу думал, что они погружают себя в особую, черную краску. Оказалось, что это не так, и цвет их кожи, действительно, схож с цветом потухшего уголька.
Юань поглядел на Ильхана и неожиданно спросил:
– Так, что же мы будем делать у этого холма?
– Нам с тобой надо встретить одного человека, и отвезти его в условленное место.
– И кто он?
– Мне не сказали, но я догадываюсь. Он весьма значимый человек, которому грозит смертная казнь или каторга. Его надо спасти.
– Придворные склоки?
– Нет. Я не стал бы впутывать тебя в такие дела. Человек, о котором идет речь – гордость Хань. Его имя будет записано на бамбуке и шелке. Речь идет об историке Сыме Цяне.
ИМПЕРАТОР
После невероятного известия о том, что Юань оказался его пропавшим братом, Ли рвался на поиски исчезнувшего молодого человека.
– Поиски уже начались! – Сказал ему Главный Советник. – Такие люди, как твой брат, не пропадают бесследно. Он обязательно придет в свой монастырь. Вчера я послал гонца к его настоятелю. Вам же с Фэем следует ждать вызова к Императору.
Ли не мог наглядеться на своего отца. Счастливая весть буквально преобразила Главного Советника. Он помолодел, и глаза его сияли.
– А я, ведь, что-то чувствовал! – Сказал Фэй, узнав поразительную весть.
– Вы похожи. И внешне и внутренне.
– Я очень виноват перед ним, Фэй. – Сознался Ли.
– Пустяки! – Ответил Фэй. – Он все поймет. Вы же братья! Что суетные мысли перед чудом возвращения брата!
Используя знания, полученные от Кул-аги и Амен-эм-хэ, Ли пытался уловить вибрации мысли, излученные Юанем, и понять, где он находится. Увы, ему это не удалось.
В ожидании аудиенции у Сына Неба, Ли подолгу беседовал с отцом.
Известие о том, что его Учитель, историк Сыма Цянь арестован, изувечен и находится в тюрьме, потрясло молодого офицера до глубины души.
– Я предостерегаю тебя от поспешных суждений и, тем более, от каких-либо поступков. – Сказал Советник, видя, как изменилось лицо его сына.
– Его жизнь и так висит на волоске. Боевыми наскоками здесь ничего не добьешься. Можно погубить и его и себя. Есть и еще одна беда: пропали рукописи Сымы Цяня.
– Они у меня в комнате. Вели отнести их в библиотеку. – Механически ответил Ли, продолжая переживать страшную весть.
– Как они могли попасть к тебе?! – Поразился Главный Советник.
Ли рассказал о встрече на дороге, и рукописях, спрятанных под грудой овощей.
– Я вижу в том помощь Неба! – Обрадовано сказал Советник. – Это означает, что все будет хорошо! Что же касается освобождения Сыма Цяня, то я предпринял вот, что….
Договорить фразу он не успел. В беседку, в которой они беседовали, с извинениями заглянул Ян-ши.
– Простите, господин! Я никогда не позволил бы себе нарушить ваше уединение, но дело не терпит отлагательств. Молодого господина немедля требуют ко двору.
– Иди, Ли! – Сказал Советник, поднимаясь на ноги. – И будь благоразумен. Если ошибся дорогой, то можно вернуться; если ошибся словом – ничего нельзя сделать. Государь уже в возрасте, да и печень у него не в порядке. Он стал подозрительным и нередко бывает необъяснимо раздражен. А, кто ближе к огню, тот первым и сгорает.
В последнее время У-ди, действительно, тревожил своих подданных вспышками беспричинного гнева. Он еще не достиг того возраста, когда каждая соринка, попавшая в поле зрения, вызывает раздражение, но напряженная работа, обстановка в стране, и за ее пределами, значимо сказались на состоянии его здоровья.
Ли заметил это сразу, как только они с Фэем шагнули в так хорошо знакомый им зал. Серебряная нить над головой Сына Неба была переплетена оранжевыми вкраплениями с примесью красного, нездорового цвета. Лицо Государя выглядело осунувшимся и уставшим. Несколько глубоких, морщин пролегло на лбу и у рта.
У трона восседала вся императорская свита, среди которой находился и отец Жуна, министр Ни-цзы, тоже заметно постаревший, но довольный благополучным возвращением сына.
В характере оказанного Ли и Фэю приема не было и тени той вольности, свидетелями которой они нередко бывали в отрочестве. Строжайший церемониал почитания Сына Неба, через который они прошли, говорил лишь об одном: для них начинается новая, серьезная жизнь, без малейших послаблений и скидок. Лишь в глазах У-ди неуловимо угадывалось несомненное удовольствие от того, что он видит своих воспитанников целыми и невредимыми.