Полет лебедя
Шрифт:
В это ночь, когда из сарая раздавались иногда реплики актеров, Андерсен рассказывал сказку. Он удобно расположился в большом кресле, а белые платья его слушательниц казались огромными цветами в темноте. Андерсен время от времени замолкал и прислушивался к шуму воды. Но на этот раз пауза была слишком долгой.
— Но это не может быть концом истории, мистер Андерсен! — запротестовала Кэти. — Король не мог выйти на улицу абсолютно голым!
Ханс улыбнулся в темноте.
— Почему же? Он же не мог признаться, что одежды были невидимы для него, так как хитрые ткачи, которые на самом деле были просто обманщиками и ворами, сказали, что одежду может видеть только тот, кто умен и находится на своем месте. Поэтому королю приходилось делать вид, что на нем великолепный богатый костюм.
Кэти радостно рассмеялась.
— А что сказали люди?
— Они говорили: «Как прекрасны новые одежды короля! Какой шлейф спадает с его плеч!» Ни одно из платьев его величества никогда не удостаивалось подобного успеха. «Но король-то голый», — вдруг воскликнул маленький мальчик. «Слышали, что сказал мальчик?» — спросил его отец. И все стали шепотом передавать друг другу слова мальчишки. «Но король же голый!» — в конце концов закричали все люди. Это сильно задело его величество, так как он чувствовал, что они говорили правду. Но король говорил себе: «Я должен идти дальше вместе с процессией». Поэтому он гордо поднял голову и продолжал идти, а его камердинеры еще сильнее вцепились в шлейф, которого не существовало.
Странный голос Ханса замолчал. Единственным звуком было стрекотание сверчка почти под самыми его ногами.
— И это конец? — спросила миссис Диккенс своим сочным голосом.
— Да, — согласился поэт.
— По моему мнению, этот король был пустоголовый болван, — задумчиво произнесла она.
Андерсен рассмеялся:
— Да, позор для человечества.
— Но никто не будет разгуливать голышом по улице, думая, что на самом деле одет, — практично заявила миссис Диккенс.
— Не в прямом смысле, — согласился Андерсен, — но, фигурально выражаясь, со многими из нас именно так и происходит. Для одного такого я и посвятил эту сказку. Это некий датский писатель, который считает себя одетым в одежды поэзии.
— А он узнал себя? — спросила Кэти.
— Думаю, что да. Он был очень осторожен, чтобы не упомянуть мне об этом.
Обе дамы рассмеялись вместе с ним. Затем миссис Диккенс произнесла своим спокойным тоном:
— Я надеюсь, вы никогда не опишете меня в одной из своих двусмысленных историй. Я не так умна, чтобы узнать себя, но не хочу, чтобы все другие смеялись надо мной у меня за спиной.
Кэти сжала руку матери.
— Боже, мама, что вы говорите. Наш друг Ханс Кристиан никогда ничего дурного не напишет о вас!
— Конечно, нет. Вы были мне прекрасным другом, миссис Диккенс. Вы открыли для меня свой дом и сделали меня почетным гостем в кругу вашей семьи.
— Но мы так рады, что вы гостите у нас, — воскликнула Кэти. — Никто не умеет рассказывать таких прекрасных историй, как вы. Даже Бэби полюбил вас! Помните, когда вы появились здесь первый раз, он сказал, что вытолкнет вас в окно? А сегодня он мне говорил, что втолкнет вас в окно снова. Это для него очень высокая похвала!
Миссис Диккенс добавила:
— Ему трудно угодить, как и твоему отцу!
На некоторое время повисло молчание, которое нарушил лишь вздох высокого человека в кресле.
— Как я завидую вашему счастью!
— Моему счастью? — удивленно повторила миссис Диккенс.
Ханс махнул рукой.
— Вашему дому, вашей семье. У меня ничего этого нет. Никогда раньше я не чувствовал такой необходимости иметь семью, мне так нужно, чтобы рядом со мной были люди. Временами, когда я путешествую, мне кажется, что друзей вполне достаточно, но теперь я чувствую себя очень одиноким. Я старый холостяк с молодым сердцем.
— Но у вас есть слава и уважение, — напомнила ему миссис Диккенс, размышляя, как надо обращаться с Андерсеном, находящимся в таком расположении духа.
— Да, это то, чего я хотел. Человек не может иметь все на свете.
— Нет, — неуверенно ответила она. Затем ей в голову пришла удачная мысль. — Но, может быть, еще не поздно. Вы можете кого-нибудь найти…
— Уже слишком поздно, — прервал ее Ханс. И она могла представить его печальное лицо, которое скрывала тьма. — Моя зима приближается, белые пчелы кружатся, и с каждым прошедшим годом появляется все больше и больше седых волос.
— Нельзя впадать в отчаяние, мистер Андерсен, — сказала Кэти. — Возраст бессилен перед вами. Вы такой же, как и мой Пан. Посмотрите, стоит и играет на своей трубочке под луной! И его не волнует, сколь много зим прошло над его головой.
Ханс ответил усталым голосом:
— Он сделан из камня, бедный парень. Или мне стоит сказать счастливый парень? Как, наверное, хорошо осознавать, что ничто не волнует тебя. Да, я согласен, лучше иметь каменное сердце, чем тот хрупкий орган, которым обладает человек.
Миссис Диккенс что-то шепнула Кэти, и та исчезла в темноте. Ханс и не заметил ее исчезновения.
— Я думаю, что вы и Пан счастливее многих остальных, — печально произнесла женщина. — За все существует компенсация. Те, кого ты любишь, могут причинить тебе сильную боль. Этой стороны медали вам удалось избежать.
Никто в ее семье никогда не слышал, чтобы она говорила подобные вещи. Она кашлянула и продолжила дальше более естественно:
— По крайней мере, у вас есть воспоминания, такие же свежие и прекрасные, как и ваша молодость.
— Воспоминания не всегда приятны, — ответил Ханс, глядя на луну. С того места, где он сидел, ему казалось, что луна приветствовала Пана. — Говорят, что печали, как оковы, охватывают человека. Я верю в это. То же самое и с памятью. Она сковывает тебя по рукам и ногам, а свою голову кладет тебе на сердце.
Миссис Диккенс заерзала на скамейке. Почему не идет Чарльз? Неужели Кэти забыла сказать ему?
— Почему бы не вспомнить приятные вещи, мистер Андерсен. Все ваши путешествия и знакомства с королевскими персонами. У вас должно быть много хороших воспоминаний, которые не позволяют вам скучать.