Полет мотылька
Шрифт:
– Ну и что? – недоумевающе посмотрел на Юлия Никандровича Алекс.
Геннадий Павлович тоже не понял, к чему клонит Коптев. Точно так же ему была не до конца ясна позиция, которую занимал Петлин. А уж о чем думал Григоршин, глядевший почти все время куда-то в сторону и тихонечко постукивавший пальцами по коробочке телевизионного динамика, можно было только гадать. Поэтому Геннадий Павлович решил, что лучше до поры до времени в спор не вмешиваться, а просто сидеть и слушать, о чем говорят другие, чтобы потом, где-нибудь в ином месте, блеснуть яркой фразой. Например, можно было Марину удивить своей осведомленностью о ходе выполнения программы генетического
Положив руки перед собой, Юлий Никандрович подался вперед, насколько позволял край стола, на который он навалился грудью.
– Ты полагаешь, что, понимая всю безнадежность ситуации, в которой может оказаться страна, если самые решительные меры не будут приняты незамедлительно, власти могут осознанно пойти на самоубийство?
– Отнюдь. – Щелкнув зажигалкой, Алекс прикурил очередную сигарету. – Ни о каком самоубийстве речь не идет. Ты же сам сказал, что последствия нынешнего генетического кризиса мы сполна ощутим лишь спустя два, а то и три поколения. Уверяю тебя, Юлик, чиновники, облеченные властью, не думают о столь отдаленных последствиях. Судя по тем решениям, что принимаются правительством и Госдумой, я бы сказал, что они вообще предпочитают не заглядывать в будущее далее, чем на два-три месяца.
– Будь иначе, – добавил Анатолий Викторович, – в свое время не было бы принято архимудрое решение о создании на территории России ядерных могильников, в которые за определенную плату могут сбрасывать свои радиоактивные отходы все, кто только пожелает. И не было бы у нас сейчас зараженных зон.
– Я так полагаю, что информация о том, сколько человек, поработав в зараженных зонах, стали инвалидами и получили наследственные заболевания, которые скажутся в последующих поколениях, является закрытой?
Разогнав ладонью повисшее перед ним облачко табачного дыма, Алекс выжидающе посмотрел на Юлия Никандровича. Но тот ничего не ответил.
И тут Геннадий Павлович понял, что пришла его пора сказать свое веское слово.
– Теперь в зараженные зоны отправляют бомжей. Все ж какая-то польза будет от них обществу.
Все разом посмотрели на него.
– С чего ты это взял? – спросил Анатолий Викторович.
– Я, когда шел сюда, видел, как охранники собирали бомжей в парке и рассаживали по машинам.
– Кто тебе сказал про зараженные зоны?
– Один местный житель, – ответил Геннадий Павлович. – Да и куда их еще отправлять, если не в зараженные зоны? – Калихин усмехнулся. – Можно подумать, у нас открылись гостиницы для бомжей.
– Верно, – согласился Алекс. – Раньше бродяги никого не интересовали. Прежде всего потому, что никто не знал, что с ними делать. Теперь же их можно приписать к группе риска и отправить на спецпоселения. А зараженные зоны являются для этого самым подходящим местом. Колючая проволока уже есть, остается только охрану по внешнему периметру выставить… Даже странно, как прежде никому не пришло в голову столь простое решение проблемы бездомных.
– Прежде это было бы названо ущемлением прав человека, а теперь – не что иное, как выполнение национальной программы генетического картирования. – Анатолий Викторович встряхнул вазочку с арахисом и посмотрел в нее так внимательно, словно собирался предсказать будущее по тому, как лягут орешки. – Методы не совсем соответствуют тем, что рекомендованы международными организациями, ну так что ж, у нас своя специфика. На Западе это понимают и поэтому не станут поднимать шум. Для них ведь тоже важна не суть происходящего, а чтобы внешне все выглядело чинно.
– Ну что за бред вы несете! – раздраженно всплеснул руками Юлий Никандрович. – Вы только послушайте сами себя! Генка увидел, как в парке охранники собирают бомжей. Какой-то незнакомец походя сообщил ему, что бездомных будут отправлять в зараженные зоны. И вы, вполне здравомыслящие люди, тотчас же принимаете все это за истину! И более того, тут же делаете вывод о международном заговоре против российских бомжей! Ребята! – Юлий Никандрович посмотрел на всех троих так, как обычно смотрят на малых детей, призывая их проявить благоразумие. – Давайте все же оставаться реалистами. То, что мы способны вообразить, вовсе не обязательно должно существовать в действительности. Вспомните хотя бы старый добрый принцип Оккама.
– Так ведь не действует у нас этот принцип, Юлик! – Алекс едва ли не со злостью ткнул окурок в переполненную пепельницу. Геннадий Павлович про себя отметил, что сегодня Петлин курит больше, чем обычно, почти не делая пауз между сигаретами. – У нас, если хочешь, чтобы твои ожидания оправдались, нужно непременно придумать что-нибудь такое, что ни одному нормальному человеку никогда даже в голову не придет. И тогда ты в девяти случаях из десяти попадешь в точку.
– Факты, – устало произнес Юлий Никандрович. – Мне нужны не разговоры на тему «Абсурд – как форма проявления власти», а факты. В данный момент мне известно лишь то, что моя лаборатория имеет все необходимое для того, чтобы выполнить свою часть программы генетического картирования. Объясните мне, господа скептики, чего ради чиновники, занимающиеся распределением средств, выделяют нам, прямо скажу, немалые деньги, если, как вы полагаете, они намерены похоронить программу?
– Потемкинская деревня, – умильно улыбнулся Алекс. – Это же исконно наше, российское ноу-хау. Когда международные организации, отстегнувшие средства на проведение генетической чистки, пожелают убедиться в том, что деньги были использованы по назначению, им покажут твою лабораторию, Юлик. И еще несколько таких же, оборудованных по последнему слову науки. А для осуществления программы будут использованы иные методы, значительно более дешевые и не раз уже доказавшие свою эффективность.
– Например? – с вызовом поинтересовался Юлий Никандрович.
– Например, повестки, о которых говорил Генка.
– Или вот еще. – Геннадий Павлович выложил на стол зеленую листовку. – Мне дали ее у входа в метро.
Алекс быстро пробежал листовку глазами, мрачно хмыкнул и передал Юлию Никандровичу. Коптев взял бумагу в руки и с явной неохотой начал читать. По мере прочтения текста на лице его проступала все более ярко выраженная гримаса омерзения.
– Бредятина какая-то, – объявил он свое мнение, закончив чтение, после чего резким, немного нервным движением смял листок в кулаке и поискал взглядом, куда бы его можно кинуть. Поскольку пепельница была переполнена окурками, Юлию Никандровичу пришлось положить комок смятой бумаги на край стола.