Полет мотылька
Шрифт:
– Давайте разбираться во всем по порядку, – предложил всем, кто его слушал, доктор Вертер. – Во-первых, как я понимаю, нет никаких оснований связывать задержанных военным патрулем больных порфирией с убийствами в области.
– Но эти, как вы выражаетесь, больные напали на патруль! – возмущенно взмахнул фотографией ведущий. – И ведь это они убили солдата!
– Кто вам это сказал? – с усмешкой посмотрел на ведущего Семен Северинович.
– Наш гость. – Ведущий, словно ища поддержки, протянул руку в сторону сержанта. – Он уверяет, что убийство его сослуживца было делом рук человека!
– Пусть так, – не стал спорить доктор. – Но почему вы полагаете, что это были больные порфирией?
– Они напали на патруль! – повторил свой первоначальный довод ведущий.
– Больные тяжелыми формами порфирии предрасположены к различным психическим расстройствам, от легкой истерии до маниакально-депрессивного синдрома и исступленного бреда. Вполне возможно, что именно это было принято патрульными за проявление агрессии. Ведь, если я не ошибаюсь, – обратился Семен Северинович к гостю номер один, – никто из солдат, встретившихся с больными, не пострадал?
– Тот, которого взяли живым, укусил одного парня за руку, – ответил сержант.
– Надеюсь, он после этого не стал вести себя неадекватно во время полнолуния? – с едва заметной иронией поинтересовался Семен Северинович.
– Не понял, – буркнул человек под маской.
– Доктор Вертер хочет спросить, не стали ли после этого проявляться у вашего сослуживца признаки ликантропии? – иначе сформулировал вопрос ведущий.
– Нет, – уверенно покачал головой сержант.
Ведущий едва ли не с досадой цокнул языком.
– Ничего удивительного, – уже в открытую усмехнулся Семен Северинович. – Как я уже сказал, порфирия является следствием генетических нарушений. Следовательно, не передается иным путем, кроме как по наследству. Прежде чем продолжать, давайте еще раз условимся, – обратился Семен Северинович к ведущему. – Я не берусь отвечать на вопросы о ликантропах. Все, что я мог сказать, имеет отношение лишь к больным порфирией.
– Хорошо, – не стал спорить ведущий. Он понимал, что в лице научного консультанта ему достался далеко не самый податливый материал. Но ему и прежде приходилось сталкиваться с такими, поэтому он знал – для того чтобы заставить доктора Вертера работать в нужном для рейтинга передачи ключе, следует не давить на него, а, напротив, во всем с ним соглашаться и постепенно, не торопясь, исподволь подводить к тем выводом, которые его любезно просили сделать еще до начала передачи. – Однако, до того случая, когда военный патруль встретил стаю ликантропов, простите, больных порфирией, никто в области не слышал о них. Почему больные люди жили в лесу? – Ведущий даже пожал плечами, чтобы продемонстрировать недоумение.
– Эритропоэтическая порфирия, увы, не лечится. Естественно, с помощью медикаментозных методов страдания больных можно облегчить. Но вам, я полагаю, не хуже, чем мне, известно, в сколь плачевном состоянии находится сейчас наша медицина. Если у больного нет денег на лечение, то на квалифицированную медицинскую помощь рассчитывать не приходится. А теперь представьте себя на месте этих несчастных больных. Вы живете в глухой провинции. Окружающие относятся к вам если и не со страхом, то с плохо скрытой неприязнью. Да вам и самому внушает отвращение собственное изуродованное болезнью тело. Какие у вас перспективы? Только угодить в сумасшедший дом, когда изменения психики станут необратимыми. Да и то лишь в том случае, если в области имеется заведение для содержания душевнобольных. Больные порфирией становятся изгоями, вместо медицинской помощи им уготован, по сути, смертный приговор. Не исключено, что сами родственники больных стремятся от них избавиться, дабы не взваливать на себя непомерную обузу, каковой является забота о безнадежно больном. Поэтому меня отнюдь не удивляет факт совместного проживания довольно большой группы больных порфирией. Во-первых, в обществе себе подобных они не чувствуют себя монстрами. А во-вторых, вместе им проще выжить.
Пока Семен Северинович говорил, ведущий стоял в двух шагах от него, чуть отклонившись назад и заложив за спину руки, в одной из которых у него был зажат микрофон, а в другой – снимок неизвестного существа, которое сам он считал оборотнем, а врач-консультант – больным, страдающим какой-то экзотической болезнью. Он внимательно слушал врача, но при этом всем своим видом давая понять, что не доверяет мнению консультанта. И более того – у него на то есть веские причины! Однако, когда пришел его черед говорить, речь его потекла на удивление спокойно и ровно.
– Я готов согласиться с мнением специалиста, – легкий жест рукой в сторону доктора Вертера, – в том, что мы действительно имеем дело с редкой формой болезни, которую он определил как… – ведущий быстро заглянул в крошечную шпаргалку, словно по волшебству оказавшуюся у него в руке, – как эритропоэтическую порфирию. Но даже в этом случае нельзя исключать того, что именно встречи с подобными, если можно так сказать, людьми, чей вид ужасен, а поведение сродни повадкам диких зверей, породили истории об оборотнях. В этом вы, надеюсь, согласитесь со мной, Семен Северинович?
– Я не могу исключить такой возможности, – вынужден был признаться доктор Вертер.
– В таком случае, – лукаво прищурился ведущий, – получается, что порфирия и ликантропия по сути-то одно и то же.
Интонация, которую он выбрал для этой короткой фразы, была весьма своеобразна. Он обращался к научному консультанту не с вопросом, а за подтверждением факта, который у самого ведущего точно так же, как и у многочисленной аудитории, горячее дыхание которой он постоянно чувствовал в цифрах рейтинга, не вызывал ни малейшего сомнения. Казалось бы, что в такой ситуации оставалось делать припертому к стенке консультанту, – не спорить же, в самом деле, с толпой, что слушала не его, а ведущего телешоу. Для телезрителей приглашенный на передачу врач был всего лишь медиатором, используя который их обожаемый ведущий озвучивал собственные мысли. Это следовало понять и принять как должное. Во всяком случае, любой нормальный человек именно так бы и поступил. Но доктор Вертер ответил:
– Нет.
Сказав это, он достал из кармана аккуратно сложенный клетчатый носовой платок и провел им по лбу, – в студии, и в самом деле, становилось душновато.
– Нет, – повторил Семен Северинович, убирая платок в карман. – Термин «ликантропия» не имеет никакого отношения к больным порфирией. Давайте, наконец, расставим все точки над «i»: больные эритропоэтической порфирией – это люди, а не оборотни, в которых вам так хочется их превратить.
Слегка взволнованный ведущий перенес внимание на главного героя передачи, о котором на какое-то время почти забыл.
– Скажите, пожалуйста, товарищ сержант, там, где вы служили, местные жители что-нибудь говорили об оборотнях?
– Да сколько угодно! – Сержант оживился и заерзал в кресле, радуясь тому, что о нем снова вспомнили. – Как ни зайдешь к кому на двор, так хозяева непременно начнут об оборотнях рассказывать. Говорят, что прежде ничего подобного у них в районе не было. А последнее время кто-то повадился по ночам кур, уток да кроликов со дворов таскать. Следы на земле оставались вроде как звериные, но курятники да клетки были так ловко вскрыты, как зверю не под силу. Да и нет в тамошних местах живности крупней ежей да белок. Ну, а потом убийства начались…