Полет мотылька
Шрифт:
Глава 16
Память возвращалась к Геннадию Павловичу – частями, разрозненными фрагментами – то странными сочетаниями цветов, неожиданно вспыхивающими перед глазами, то удивительными запахами, которые подсознание тотчас же связывало с теми местами, где он впервые их ощутил, то музыкальными фрагментами. Музыка удивляла Калихина больше всего, вспоминая ее, он с трудом мог поверить в то, что именно это он когда-то слушал и любил. В резких, рвущихся, как из клетки на свободу, всхлипах трубы, в похожих на удары сердца рывках баса, в завываниях гитары, выводящей странную, удивительную мелодию, завораживающую свой непохожестью ни на что ранее слышанное, было что-то такое, что переворачивало душу. Геннадий Павлович потому и поспешил покинуть паб, оставив растерянного Юлия Никандровича, что почувствовал приближение волны воспоминаний, которая сама по себе, вне зависимости от того, что несла, могла стать разрушительной. Никому прежде не приходилось выбираться из столь плотной и причудливо сотканной паутины ложной памяти, подобной той, в которой запутался Геннадий Павлович. Трудно было даже предположить, чем все это могло закончиться, поэтому Геннадий Павлович не хотел, чтобы в эту минуту рядом с ним находился кто-то из знакомых. Он должен был пережить все это в одиночестве. Сейчас он мог воочию убедиться в том, что возможности влияния на человеческую психику посредством ложных воспоминаний безграничны. Используя
На входе в метро Геннадий Павлович сунул руку в карман брюк, собираясь выгрести оставшуюся мелочь, но тут же вспомнил о карточке безработного, лежавшей в нагрудном кармане рубашки. «Собственно, почему бы и нет», – усмехнулся Геннадий Павлович и предъявил карточку стоявшей на контроле дородной даме. Фокус сработал и на этот раз – контролерша скользнула взглядом по карточке, и этого оказалось достаточно для того, чтобы Геннадий Павлович беспрепятственно прошел в метро. Проехав пару станций по Кольцевой, Геннадий Павлович перешел на линию, что вела к дому. Сделал он это по привычке. Мысли его в тот момент были заняты запасным выходом, поэтому лишь оказавшись на платформе, он понял, что совершил ошибку. Для того чтобы перейти на линию, по которой он обычно добирался до дома, – до того самого дома в районе жилых застроек Марьино-3, где в маленькой комнатушке, в коммунальной квартире проживал пятидесятидвухлетний безработный Геннадий Павлович Калихин, – ему нужно было проехать по «кольцу» еще две станции. Видимо, в тот момент, когда Геннадий Павлович не думал, куда едет, его вела прежняя память, она и подсказала маршрут, которым в былые времена пользовался Калихин. Вот только куда мог привести этот путь, Геннадий Павлович, как ни старался, вспомнить не мог. С запоздалой досадой он подумал о том, что не стоило вмешиваться в работу подсознания. Но поскольку путеводная нить была потеряна, Геннадий Павлович снова вернулся на Кольцевую линию и продолжил свой путь в направлении Марьино-3.
В метро было душно, но все же немного прохладнее, чем на улице. Вагон оказался почти пустым, – лето! все, способные к самостоятельному передвижению, стараются выбраться как можно дальше за черту города! – и Геннадий Павлович сел на сиденье возле двери. Пристроив голову на спинке сиденья, Калихин закрыл глаза. Он думал, что без особого труда сможет погрузиться в структуру сна первого порядка, когда сознание находится как бы на пограничной полосе, разделяющей сон и явь. В таком состоянии можно одновременно держать под общим контролем то, что происходило вокруг, и дать возможность подсознанию анализировать предложенную проблему в автономном режиме, выдавая только промежуточные результаты, на основании которых можно строить дальнейшую систему поиска. Однако, вопреки ожиданиям, осуществить это на практике оказалось не просто. Сначала Геннадий Павлович едва не заснул по-настоящему – долгим, глубоким сном без сновидений. Очнувшись, он удивленно посмотрел по сторонам, вспомнил, что едет домой, убедился в том, что впереди у него еще несколько длинных перегонов между станциями, и снова попытался войти в структуру сна первого порядка. На этот раз ему это почти удалось. Геннадий Павлович почувствовал, как тело его подхватило течение несуществующей реки и понесло куда-то вдаль от реальности. Во сне Геннадий Павлович улыбнулся – настолько приятным было ощущение плавного, равномерного движения из ниоткуда в никуда. Но длилось это блаженное состояние недолго. Очень скоро у Геннадия Павловича появилось странное ощущение, что поток, несущий его невесомое тело, становится тяжелым и вязким, – вода как будто выталкивала его на поверхность. Геннадий Павлович почувствовал густой, чуть кисловатый и в то же время до омерзения приторный запах. Калихин попытался вернуться к первоначальному состоянию безмятежного покоя, но это ему не удалось. Что было в высшей степени странным, поскольку это был его сон, и, следовательно, он мог управлять им по собственному усмотрению. Геннадий Павлович почувствовал приближение приступа паники, – ощущение было похоже на то, что он испытал, ожидая в пабе задерживающегося Юлия Никандровича. Если он не мог контролировать даже структуру сна первого порядка, значит, он никогда этого и не умел, и то, что произошло прошлой ночью, – всего лишь случайность. Он знал, что такое бывает порой – испытуемый, не обладающий даже зачаточными способностями сновидца, неожиданно проваливался сразу в структуру сна второго, а то и третьего порядка.
Причиной этого чаще всего являлось либо определенное состояние психики испытуемого, либо некое заболевание, не обязательно серьезное, о котором сам испытуемый даже не подозревал. Другой причиной, по которой структура первого порядка ускользала из-под контроля малоопытного сновидца, могло быть то, что в его сон пытался встроиться кто-то другой. Оба варианта не внушали оптимизма, но мысль о том, что его по-прежнему держат на коротком поводке, казалась Геннадию Павловичу более омерзительной. Пытаясь оценить, что происходит со структурой сна первого порядка, Геннадий Павлович – не тот, сидящий в вагоне метро, а тот, что плыл по бескрайней реке сна, – открыл глаза. Он лежал на спине, и над ним нависал багровый купол, исчерченный косыми белыми полосами, похожими на нарисованные следы метеоров, – что совершенно не соответствовало той структуре сна, которую стремился создать Геннадий Павлович. Купол казался низким – встань, и рукой достанешь. Что в сочетании с красным цветом и тошнотворным запахом создавало мрачную, гнетущую атмосферу, способную вызвать приступ клаустрофобии. Геннадий Павлович шевельнул рукой и почувствовал под пальцами теплую, густую жидкость. Желая рассмотреть ее, Геннадий Павлович приподнял руку и повернул голову. Рука была вымазана чем-то красным, похожим на томатный соус. Большие красные капли, срываясь с ногтей, падали вниз, издавая при этом звук, как при ударе по воде, но значительно более насыщенный и тягучий. Геннадий Павлович рывком приподнялся и посмотрел вокруг, – он плыл по бескрайней кроваво-красной реке, поверхность которой, подернутая мелкой рябью, то и дело закручивалась мелкими водоворотиками, издававшими странные урчащие звуки. В ужасе Геннадий Павлович рванулся вперед, всем телом продираясь сквозь тонкую перегородку, отделявшую сон от бодрствования. Открыв глаза – на этот раз уже сидя в вагоне метро, – он тряхнул головой, прогоняя остатки кошмарного видения, и медленно провел ладонью по влажному, покрытому испариной лицу. Ощущение в душе мало того что было отвратительным, – оно еще и свидетельствовало о том, что его сон, если и не находился под контролем опытного сновидца со стороны, то уж точно кем-то программировался. Вполне возможно, блок, воссоздающий жуткую картину кровавой реки, находился среди ложных воспоминаний и сработал в тот момент, когда Геннадий Павлович попытался осознанно воспроизвести структуру сна первого порядка. В любом случае, его хотели запугать. И, следует признать, не безуспешно. Хотя, конечно, сработал в первую очередь эффект неожиданности. В следующий раз, зная о том, что его ожидает, Геннадий Павлович не обратится в паническое бегство, а попытается разрушить гнетущую атмосферу сна, созданную под чьим-то сторонним воздействием. Или в другой раз его будет ожидать что-то новое? Интересно, предусмотрено ли что-либо на тот случай, если, вопреки наложенному табу, он все же попытается создать структуру сна второго порядка?
О том, что пора выходить, Геннадий Павлович вспомнил, лишь услышав название станции, объявленное машинистом. Сорвавшись с места, Геннадий Павлович кинулся к открытым дверям. Он едва успел выпрыгнуть на платформу, проскользнув меж сходящимися дверными створками, досадливо щелкнувшими у него за спиной.
День уже клонился к закату, а на улице по-прежнему стояла знойная духота, бороться с которой было бессмысленно, а привыкнуть – невозможно. Асфальт, казалось, прилипал к подошвам. Горячий воздух приходилось не вдыхать, а понемногу заглатывать. Не спеша, стараясь держаться в тени чахлых деревьев, высаженных вдоль дороги, Геннадий Павлович дошел до автобусной остановки. Безрезультатно прождав муниципальный автобус в течение получаса, Геннадий Павлович понял, что если и доберется таким образом до дома, то будет к тому времени в таком состоянии, что даже ледяной душ не приведет его в чувства. Махнув на все рукой, – в конце концов, безработный он только в своих воспоминаниях! – Геннадий Павлович сел в подошедший к остановке коммерческий автобус. Пересыпав в ладонь кондуктора всю имевшуюся мелочь, Геннадий Павлович получил билет и даже несколько монет в виде сдачи. В автобусе было так же жарко, как и на улице, но ветерок из открытых окон приятно обдувал лицо. Свободные сиденья имелись лишь на солнечной стороне, но сесть на них было все равно что попытаться пристроиться на раскаленной сковороде. Всего-то за двадцать минут автобус доставил Геннадия Павловича к остановке, от которой до дома было рукой подать. Но, странное дело, вместо того чтобы поспешить домой, где за толстыми стенами сохранялась хоть какая-то иллюзия прохлады, Геннадий Павлович замер на месте. Он поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, словно выбирая, каким путем пойти, хотя путь-то был всего один! Так продолжалось минут пять-семь. Геннадий Павлович пребывал в состоянии нерешительности и при этом сам не мог понять, что было тому причиной. Ему было некуда идти, кроме как только домой. Некуда и незачем. Внезапно он сорвался с места и зашагал в противоположную от дома сторону. Он знал, куда ведет этот путь, но не мог понять, зачем он снова туда идет? Вот она – эта черная дверь, за которой – бесконечно длинный коридор, ведущий в никуда. Он никуда не мог привести уж хотя бы потому, что существовал только в воспоминаниях Геннадия Павловича. Как он выглядел на самом деле – да кто ж его знает! Возле двери, на самом солнцепеке, как и прежде, стоял охранник в черной форме и в очках с зеркальными стеклами. Можно было бы пожалеть беднягу: нести службу в такую-то жару! – да только охранник тоже был ненастоящий. Геннадий Павлович понял это, заметив, как слегка колеблются контуры его тела – так, будто перед ним стоял противень с раскаленным песком. Тот же самый эффект можно наблюдать в структуре сна третьего порядка, если отдать созданному ранее объекту команду на самоуничтожение, – прежде чем выполнить ее, объект сначала колеблется, как будто дает тебе еще какое-то время для того, чтобы изменить решение. Но охранник, хотя и присутствовал лишь в ложных воспоминаниях Геннадия Павловича, исчезать не собирался. Напротив, широко расставив ноги, он загородил Геннадию Павловичу проход.
– Куда? – глухо пророкотал голос, поднимавшийся от самых глубин бочкообразной грудной клетки.
Судя по голосу, это был не тот охранник, что встретил Геннадия Павловича на этом месте в прошлый раз. Впрочем, в данный момент это не имело никакого значения.
– Уйди с дороги, – спокойно, не повышая голоса, велел охраннику Геннадий Павлович.
Тот либо не понял, что ему сказали, либо не мог поверить в то, что кто-то осмелился такое сказать. Он молча продолжал стоять на месте, глядя на Геннадия Павловича сквозь солнцезащитные очки.
– А программка-то у тебя примитивная, – усмехнулся Геннадий Павлович. – Сломать ее – раз плюнуть. Хочешь сам убедиться?
На лице охранника не дрогнул ни один мускул, и все же что-то в нем почти неуловимо переменилось.
– Кабинет генетического картирования временно закрыт, – произнес он извиняющимся тоном. – О том, где можно сдать анализ или получить результаты ранее сданного, вам будет сообщено по почте. Если у вас имеются вопросы, предложения или замечания по работе данного кабинета генетического картирования…
– Ты сам-то понимаешь, что говоришь? – довольно бесцеремонно перебил охранника Геннадий Павлович.
А что с ним было церемониться, если он всего лишь воспоминание, да и то ложное!
Умолкнув на полуслове, охранник замер в нерешительности. Но ненадолго, – не прошло и десяти секунд, как внешность и поведение его вновь претерпели резкое изменение.
– А ну-ка, вали отсюда! – подбоченившись, зарычал он на Геннадия Павловича. – Сказано тебе – здесь никого нет.
Геннадий Павлович прищурился, по-птичьи склонил голову к плечу и лукаво погрозил охраннику пальцем:
– Ты либо ошибаешься, либо намеренно пытаешься ввести меня в заблуждение. В первом случае ты осел, во втором – кретин. Что тебе больше нравится?
Издав какой-то нечленораздельный звук, охранник положил руку на кобуру с пистолетом.
– Забудь об этом, – медленно, глядя в зеркальные стекла очков, процедил сквозь зубы Геннадий Павлович. – Последствия необдуманных действий могут оказаться для тебя весьма плачевными. – Он сделал шаг вперед, едва не толкнув грудью охранника. – Ты ведь – пешка. Даже не пешка, а пустой звук. Пшик! – Геннадий Павлович взмахнул рукой с растопыренными пальцами, чтобы изобразить, что именно он имел в виду. – Одно лишь воспоминание о том, чего никогда не было.
Охранник сник. Плечи его обвисли, голова опустилась, подбородок уперся в узкий узел черного галстука. Солнцезащитные очки, едва не падая, повисли на самом кончике носа. Колебания контуров тела сделались более отчетливыми, заметными даже на близком расстоянии. Не удержавшись от искушения, Геннадий Павлович привстал на цыпочки и заглянул за оправу очков. У охранника не было глаз – только черные провалы на месте глазниц.
– Ты даже примитивнее, чем я думал, – покачал головой Геннадий Павлович и, легко, одним движением руки убрав с пути охранника, распахнул черную дверь.