Полет мотылька
Шрифт:
– О чем?
– О проекте.
– О проекте…
Юлий Никандрович взял стакан и не спеша сделал пару глотков, после чего аккуратно промокнул губы салфеткой.
– Я полагал, что никто не знает о проекте больше, чем ты, – в упор посмотрел он на Геннадия Павловича. – Это ведь твой проект.
Калихин сложил губы в подобие улыбки.
– Похоже, что роли поменялись. Проектом руководит кто-то другой, а я участвую в нем в качестве подопытного кролика.
– Морской свинки, – поправил Юлий Никандрович.
– Что? – не понял Геннадий Павлович.
– Прежде ты называл студентов, которые соглашались участвовать в твоих работах в качестве подопытных, морскими свинками.
– Может быть, – не стал спорить Геннадий Павлович. – Мои воспоминания очень разрозненны и перемешаны с фрагментами ложной памяти. О своей научной деятельности я вообще ничего не помню.
– Естественно, – Юлий Никандрович понизил голос, хотя они и без того говорили негромко. – Они позаботились о том, чтобы все держать под контролем.
– Кто? – тут же спросил Геннадий Павлович.
Юлий Никандрович с ответом не торопился. Он сделал еще пару глотков пива, после чего вновь коснулся салфеткой губ.
– А что ты сам по этому поводу думаешь? – спросил он.
Геннадий Павлович озадаченно прикусил губу. Он и сам уже не раз задавался вопросом, кто же стоит за тем, что с ним происходит? В принципе ответ был ясен, но Геннадий Павлович не решался не то что произнести его вслух, но даже просто окончательно в него поверить. Калихин достал из кармана сложенный вчетверо листок с номерами телефонов и протянул его Юлию Никандровичу.
– Я нашел это вчера у себя в комнате, в тайнике. Если бы не эта записка, я бы никогда не вспомнил твой номер телефона.
Юлий Никандрович развернул листок бумаги и прищурился чуть больше обычного.
– Видимо, ты принял меры предосторожности, – сказал он, возвращая бумагу Геннадию Павловичу.
– Тебе известно, кто те двое, которых я внес в список вместе с тобой?
– Нет, – качнул головой Юлий Никандрович. – Я даже имен их никогда не слышал.
Геннадий Павлович задумчиво провел пальцами по подбородку.
– Должно быть, это кто-то с моей прежней работы.
– Вполне вероятно, – согласился Юлий Никандрович.
– Вместе с бумагой я нашел свой паспорт, в котором указан возраст – тридцать девять лет.
– Что ж, мы с тобой ровесники. – Юлий Никандрович постучал пальцами по крышке стола и чуть наклонил голову, как будто вслушиваясь в ту мелодию, что у него получалась. – Мне тоже тридцать девять, и я пока еще не считаю себя стариком, – закончил он.
– А что ты скажешь на это? – Геннадий Павлович протянул ему тот паспорт, который взял с собой.
– Для пятидесяти двух лет ты неплохо сохранился, – сказал Юлий Никандрович, возвращая паспорт владельцу.
– Я это уже слышал, – недовольно дернул уголком рта Геннадий Павлович. – Но все дело в том, что до вчерашнего дня я и сам был уверен в том, что мне пятьдесят два. И события той жизни, которую я помнил, вполне укладывались в эти пятьдесят два года. Представь себе, я думал, что моему сыну двадцать четыре, и даже принимал за Артема какого-то типа, который жил со мной в одной комнате!
– Тише, – осадил его Юлий Никандрович.
– Ты тоже боишься, – не спросил, а констатировал факт Геннадий Павлович.
– Нужно быть дураком, чтобы не бояться, – заметил Юлий Никандрович.
– Почему же ты тогда пришел?
– Почему? – Юлий Никандрович сделал глоток пива. – Мы ведь друзья, не так ли?
– Друзья, – кивнул Геннадий Павлович. – Но почему ты раньше молчал? Даже знать о себе не давал!
Юлий Никандрович не стал вновь объяснять своему собеседнику, что говорить следует не так громко, он лишь осторожно посмотрел по сторонам. То, что все посетители паба были заняты либо разговорами, либо пивом и на их пару внимания никто не обращал, несколько успокоило Юлия Никандровича.
– Ты велел мне держаться от всего этого в стороне, – сказал он. – И не вмешиваться ни во что, пока ты сам со мной не свяжешься.
– Нет, Юлик, так не пойдет, – покачал головой Геннадий Павлович.
– Что именно?
– Я не понимаю, о чем идет речь. – Геннадий Павлович с обидой взмахнул руками. – Вообще ничего не понимаю!
– Ты помнишь, над чем ты работал до того, как ввязался в этот проект?
– Нет.
– Ничего?
– Вчера я встречался с Валентиной. Она сказала, что я работал над какой-то теорией сновидений. А сегодня ночью я неожиданно для себя самого с поразительной легкостью смог создать структуру сна третьего порядка. – Все верно, – качнул головой Юлий Никандрович. – Ты занимался теорией многомерных снов. Мы с тобой часто говорили об этом, когда ты бывал у меня в гостях. Ты утверждал, что сон – это на самом деле что-то вроде окошка, через которое мы, если постараемся, можем заглянуть в иной мир.
– Серьезно? – искренне удивился Геннадий Павлович.
– Ты полагал, что зона перехода кроется где-то на уровне структуры сна четвертого порядка. Честно признаться, я не очень хорошо понимал твои объяснения по поводу этих самых структур…
– Это не важно, – нетерпеливо махнул рукой Геннадий Павлович. – Со структурами я почти разобрался. Что дальше?
– Дальше тебе были нужны деньги на исследования. Ты писал гранты, которые не проходили конкурса, – идеи твои были в высшей степени необычными. И так продолжалось до тех пор, пока твоими работами не заинтересовались государственные структуры.
– Кто? – с трудом выдавил из себя Геннадий Павлович.
– Подумай сам, – усмехнулся Юлий Никандрович. – Догадаться не трудно. Как я понял из твоих же рассказов, их заинтересовала не столько сама по себе теория снов, сколько сообщение, промелькнувшее в одной из твоих статей, относительно ложных воспоминаний, с помощью которых можно кардинально изменить всю систему жизненных ценностей человека. Ты считал, что таким образом можно лечить многие психические расстройства, не связанные с глубокими изменениями в подкорке.