Полет мотылька
Шрифт:
Марина посмотрела на Геннадия Павловича, как на несмышленого ребенка.
– Да, конечно, – быстро кивнул Геннадий Павлович, – вопрос глупый. Полагаю, нам нужно будет еще раз встретиться.
– Зачем?
– Ты этого не хочешь?
– Это все не настоящее, – повела рукой вокруг себя Марина. – Только сон.
– Но, проснувшись, мы будем помнить все, что здесь произошло, – возразил Геннадий Павлович. – Сон – это одна из сторон жизни. И лично мне кажется, что не самая плохая.
– Только не строй радужных надежд насчет того, что тебе удастся изменить мир. – В жесте, которым сопроводила свои слова Марина, читалось плохо скрытое раздражение.
– Нет, – качнув головой, заверил ее Геннадий Павлович. – Я всего лишь хочу стать самим собой.
– Полагаю, что эта задача тоже не из легких, – заметила Марина.
– Жизнь вообще мерзкая штука, – подвел итог разговору Геннадий Павлович.
Он даже не улыбнулся. Можно было решить, что говорит он вполне серьезно.
Глава 15
Было уже за полдень, когда Геннадий Павлович проснулся. Выспался он великолепно, – во всем теле ощущался прилив бодрости, а голова была ясной как никогда, – чувствовал он себя явно не на пятьдесят два года. К тому же ночью прошел дождь – асфальт за окном был мокрый, – и в дуновениях ветерка, влетающего порой в распахнутое окно, ощущалась легкая, почти эфемерная, но такая долгожданная свежесть. Первым делом Геннадий Павлович еще раз сравнил два оказавшихся у него в руках паспорта. Он был не специалист в криминалистике, и на взгляд неискушенного человека оба документа выглядели как настоящие. Даже степень затертости обложки и потрепанность страниц каждого из паспортов вполне соответствовали возрасту владельца, что был в них указан. Отложив паспорта, Геннадий Павлович развернул лист бумаги с номерами телефонов и озадаченно потер подбородок. Каким образом паспорт и бумага могли оказаться в тайнике? Кто их туда спрятал? Единственный ответ, который приходил на ум, что это сделал он сам, еще до начала эксперимента. Или, быть может, перед тем, как проект вступил в решающую фазу? Впрочем, это не имело значения. Важно было то, что он предполагал возможность выхода эксперимента из-под контроля.
Решив, что иметь при себе два паспорта рискованно, Геннадий Павлович снова спрятал в тайник тот, в соответствии с которым он был на тринадцать лет моложе. Бумагу с телефонами он сунул в нагрудный карман рубашки. Торопливо, не придавая большого значению тому, насколько аккуратно это у него получается, Геннадий Павлович поставил на место все те вещи, что вынул вчера из шкафчика. Часть из них оказалась подмоченной ночным дождем, но Геннадий Павлович не стал их оставлять, чтобы просушить, и даже не вытер. Эти вещи не имели для него никакой ценности, поскольку являлись всего лишь частью декорации того действа, в котором он, сам того не подозревая, долгое время принимал участие. Подумав об этом, Геннадий Павлович невольно улыбнулся, – даже в такой ситуации приятно было осознавать, что ты не статист, а ведущий актер, можно сказать – звезда, делающая кассовые сборы. Быстро умывшись и съев нехитрый завтрак – лапша, пара яиц и ломтик колбасы, – Геннадий Павлович решил, что пора переходить к делу, и вышел в коридор. Никого из соседей видно не было, что, впрочем, не исключало того, что добрая половина из них стояла сейчас, прижавшись ухом к замочной скважине. «Наверняка же кто-то тоже работает на проект», – подумал Геннадий Павлович. После исчезновения Марины новые жильцы в квартире не появились, значит, она работала не одна. Интересно – кто? Марк Захарович Шпет? Или поклонник женских ток-шоу Сивкин? Если соглядатай был всего лишь его воспоминанием, то выглядеть он мог как угодно – хоть смазливой девицей, хоть дремучим старцем. А может быть, за ним присматривала дородная Венера Марсовна Одина, любящая заглядывать в чужие кастрюли, фыркающие паром на плите в общей кухне? Венера Марсовна с гордостью утверждала, что в свое время работала билетером в Большом театре, где у нее и по сей день сохранились связи, так что она, если захочет, может бесплатно пройти на любой спектакль. Геннадий Павлович подошел к телефону и снял трубку. Придерживая трубку плечом, он развернул листок бумаги с телефонами и быстро набрал номер, напротив которого была проставлена фамилия Коптева. Линия оказалась свободной. После трех длинных гудков трубку сняли.
– Слушаю, – отрывисто произнес чуть хрипловатый мужской голос.
– Добрый день, – вежливо поздоровался Геннадий Павлович. – Мог бы я поговорить с Коптевым Юлием Никандровичем?
– Я вас слушаю, – ответил мужчина, находившийся на противоположном конце линии.
Геннадий Павлович готов был поклясться, что никогда прежде не слышал этот голос. И уж точно, это был не голос Юлика Коптева. Или же человек, которого он все это время принимал за Коптева, не являлся таковым. История становилась все более запутанной и непонятной.
– Это Геннадий, – произнес в трубку Геннадий Павлович.
– Какой Геннадий? – спросил после короткой, почти незаметной паузы мужчина.
– Калихин.
Голос на противоположном конце линии молчал секунд двадцать. В трубке было так тихо, что Геннадий Павлович подумал, не прервалась ли связь?
– Алло?..
– Я слышу тебя, – отозвался голос человека, назвавшегося Коптевым.
– Так почему же молчишь? – спросил Геннадий Павлович, не найдя ничего лучшего.
– А что ты рассчитываешь услышать?
– Все, что ты захочешь мне рассказать.
– Ты уже вернулся? – спросил, вновь после непродолжительной паузы, Коптев.
– Откуда? – не понял Геннадий Павлович.
– Проект завершен? – иначе сформулировал вопрос собеседник.
– Похоже, что нет, – не очень уверенно ответил Геннадий Павлович.
– Так. – И снова молчание.
– Юлик, – осторожно позвал Геннадий Павлович, – это ты?
– А кто же еще? – тотчас же отозвался голос с противоположного конца линии.
– Не знаю, – честно признался Геннадий Павлович. – В последнее время я вообще мало что понимаю.
– Ясное дело, – Юлий Никандрович как будто и не ожидал услышать ничего иного. – Ты откуда звонишь?
– Из квартиры.
– Плохо.
– Почему?
– Сам подумай.
Геннадий Павлович подумал и как будто понял, что имел в виду Юлий Никандрович.
– Нам нужно встретиться, – услышал он голос Коптева. – Ты сегодня вечером свободен?
– Я всегда свободен, – усмехнулся Геннадий Павлович. – Я теперь безработный.
– А, ну да. В таком случае в шесть часов. Идет?
– Конечно. – Геннадий Павлович глянул на часы – до встречи оставалось чуть больше трех часов. – Может быть, как обычно, в «Поджарке»?
– Отлично, – тут же отозвался Юлий Никандрович. Однако голос его звучал как-то странно. – Ты хочешь еще кого-нибудь пригласить?
– Черт! – Геннадий Павлович понял, какую оплошность допустил.
– В таком случае встречаемся в шесть часов в «Поджарке», не как обычно. Ты понял меня?
– Понял! – Геннадий Павлович радостно кивнул, сообразив, о чем идет речь.
Только теперь он окончательно уверовал в то, что по телефону с ним говорит настоящий Коптев, потому что никто, кроме Юлика и его самого, не смог бы понять, что означает фраза: «Встретимся не как обычно».
– Точно понял? – все еще с некоторым сомнением спросил Юлий Никандрович.
– Точно! – заверил Геннадий Павлович.
– Тогда – до встречи.
– До встречи, Юлик!
В трубке послышались частые гудки отбоя. А Геннадий Павлович продолжал стоять, прижимая ее к уху, как будто все еще надеялся услышать голос Юлика Коптева. Счастье переполняло его, готовое вырваться наружу – дай только повод! Он наконец-то обрел точку опоры и теперь мог перевернуть все, что угодно. Юлик Коптев, старый, верный друг, на которого всегда и во всем можно положиться, снова был с ним. Подлинный Юлик, а не та дрессированная мартышка, что каждый четверг поила его пивом в «Поджарке».
– Товарищ Калихин, – услышал Геннадий Павлович брюзжащий голос у себя за спиной. – Не забудьте занести время вашего разговора в учетную тетрадь.
Вне себя от удивления, Геннадий Павлович обернулся. Выглядывая из-за приоткрытой двери своей комнаты, на него с подозрением смотрел старик Семецкий. Тот самый Семецкий, который, по словам Шпета, вчера сначала чуть было не умер от сердечного приступа, а затем свернул шею, упав с носилок. Казалось бы, тот факт, что Семецкий жив, свидетельствовал о том, что реальность вновь сдвинулась, и должен был хотя бы удивить Геннадия Павловича. Но, вопреки здравому смыслу, Калихин был просто рад снова увидеть старика живым.